* * *

Если в воздушном океане, который пронизан миллионами изменчивых воздушных течений, и есть точки стабильности, то королевская тюрьма Ройал-Оука, без сомнения, была одной из них. Сложенная из отшлифованного серого камня, она выглядела так, словно не знала перемен тысячу лет, а стальные решетки были созданы Розой одновременно с земной твердью. Здесь и пахло всегда одинаково – отсыревшей кожей, мочой и табаком.

Ринриетте стоило значительного труда вступить под ее своды с гордо поднятой головой – сам тюремный воздух был тяжелее стали и мгновенно сковывал тело лучше всяких кандалов. Она машинально потерла запястья. Следы королевских браслетов давно сошли, но кожа хорошо помнила эти ощущения, не хуже, чем прикосновения к штурвалу «Воблы».

Двое воздушных пехотинцев со скрещенными ружьями выглядели так, словно были водружены здесь одновременно с постройкой тюрьмы, не люди, а каменные изваяния. Не пошевелятся, даже если остров начнет крошиться у них под ногами. Ринриетта на ходу вытащила из сумки лист бумаги.

– Барристер Ринриетта Уайлдбриз. Соблаговолите открыть дверь.

Печать на листе была одна, но очень весомая. Взглянув на нее, пехотинцы одновременно кивнули – мало кто из здешних постояльцев мог позволить себе нанять законника, но и такие случаи, надо думать, бывали. Больше всего ее беспокоило, как бы кто-то из них не спросил, отчего госпожа королевский законник несет в одной руке увесистый на вид бочонок с гомункулом. Придется сказать им, что гомункул хранит важные данные касательно криминального процесса, который она ведет, и совершенно необходим в работе. Возможно, сказался ее облик – она надела лучший из своих новых костюмов, еще не превращенных Мистером Хнумром в лохмотья, и тщательно уложила волосы на строгий, как у всех законников, манер.

– Если желаете повидать кого из заключенных, вам к начальнику тюрьмы, мисс. Первый же коридор налево, второй этаж.

Ринриетта с достоинством кивнула, как сделал бы на ее месте каледонийский барристер:

– Я знаю дорогу. Можете не провожать.

Лишь переступив порог, она позволила себе немного согнуть плечи – поддержание осанки королевского барристера требовало больше сил, чем ей поначалу казалось.

– Капитанесса...

– Да, «Малефакс»?

– Спешу сообщить, что я уже сделал свою часть работы. Тюремный гомункул обезврежен, -в голосе «Малефакса» Ринриетте послышалось нескрываемое злорадство, - Следующие несколько часов он будет слишком поглощен работой, чтоб помешать нам.

Ринриетта нахмурилась.

– Какой работой?

– Расчетом курса, - «Малефакс» мстительно усмехнулся, - Я убедил его в том, что он навигационный гомункул. И теперь он пытается проложить курс для полной кокосовых орехов шхуны в условиях сильной облачности на высоте в восемь тысяч футов. Он сам виноват, в конце концов. Эти каледонийские служаки зачастую чересчур исполнительны.

– Он позаботился о страже в камерах?

– Так точно. Перед тем, как отправиться в полет, он объявил смену караула на полчаса раньше. И я позаботился о том, чтоб нужные двери в караулке были заперты.

– Если бы ты мог с такой же легкостью открыть двери камер…

– Проклятая каледонийская консервативность, - вздохнул гомункул с напускным сожалением, - Она приносит вред, как только касается чего-то кроме пудингов. Ключи от камер и кандалов есть только у старшего караула и начальника тюрьмы, чары тут не помогут.

– Именно поэтому я собираюсь выполнить свою часть плана.

Начальник тюрьмы встретил ее не очень приветливо. Это был средних лет господин с внимательными темными глазами и поджатыми губами. Должно быть, постоянный полумрак и тюремная сырость не лучшим образом сказывались на здоровье – его волосы давно оставили безуспешные попытки сохранить свои позиции надо лбом и лишь пытались сдержать наступающие со всех фронтов залысины. Едва ли эта битва грозила затянуться надолго. На Ринриетту он взглянул пристально – узнал, что ли? – но, разглядев ее сюртук, быстро смилостивился.

– О, вы и есть барристер Уайлдбриз? Болван гомункул не передал мне, что в наших безрадостных чертогах дама. Покорно прошу.

Он не был так мил тремя неделями раньше, когда распорядился отвести Паточной Банде самую скверную часть каземата на нижнем уровне и не жалеть цепей. Тогда он видел перед собой не даму, а пленную пиратскую капитанессу, опасного во всех отношениях преступника. Изобразив в ответ прохладно-вежливую улыбку законника, Ринриетта не удержалась от горькой мысли. Тогда, три недели назад, королевским тюремщикам не требовались цепи, чтобы сломить ее сопротивление.

Когда каледонийский патруль арестовал их, она сама передала офицеру воздушной пехоты саблю, даже не сделав попытки вытащить ее из ножен. И всю дорогу до Ройал-Оука провела в молчании, безучастно разглядывая жидкие каледонийские облака. Не изменилась она и на острове. С той же покорностью позволила надеть на себя кандалы и молча прошла за конвойным в свою новую каюту. Едва оказавшись в коридорах из отшлифованного серого камня, она уже чувствовала себя человеком, проведшим здесь всю свою жизнь, сломленным и безразличным ко всему окружающему.

Тюремщики острова могли не беспокоиться - Алой Шельмы больше не существовало, осталась лишь пустая, надутая воздухом, оболочка, прикованная цепью к стене каземата. У этой оболочки не было ни мыслей, ни желаний, ни чувств. Не было даже страхов – ей не было никакого дела до тени висельной петли, нависшей над ней. Как и до всего остального. Дознаватели Адмиралтейства часами терзали ее, вытягивая ответы на давно утратившие смысл вопросы. Как только они уходили, она проваливалась обратно в серую, лишенную облаков, бездну, из которой ее не могли вытянуть ни мольбы перепуганной Корди, ни грубые шутки Габерона. Она ощущала себя куском водоросли, медленно тлеющим на холодном камне.