– Чувствую себя идиоткой, - сообщила она пустой комнате.

Пустая комната не ответила.

– В этом что-то неправильное. Сегодня Сорен напился со вторым на планете по сексуальности парнем, а я дома одна и молюсь. Думаю, мы случайно поменялись обязанностями.

По-прежнему тишина.

– Жестокие люди, - ответила она и положила на колени подушку, сжимая ее для успокоения.

Она считала, что сдалась и разбилась, но ее сердце не переставало колотиться с того момента, как она шагнула на красную ковровую дорожку, усыпанную розами. И сегодня, после года игнорирования друг друга почти до боли, у нее с Сореном, наконец, состоялась нормальная беседа. Год она жила с вопросом, что будет, если с Сореном что-то случится. И сегодня объятиями и несколькими словами он доказал, что достоин ее преданности. Она больше не могла тратить время в пустую. Она должна принять решение.

– Послушай, - начала она, снова обращаясь к пустоте, - я знаю, он хороший священник. А к черту, он потрясающий священник. Ты видел, сколько сейчас людей приходит в церковь? Почти в два раза больше, чем при Отце Греге. И мы с тобой оба знаем, что это не из-за его красоты. Хотя он и, правда, красивый. Боже, храни его красоту. То есть... ты храни.

Она посмотрела на потолок.

– Прости, - проговорила она губами.
– В любом случае, спасибо за сегодня.

Она сделала глубокий вдох.

– Итак, он говорит, ты хочешь, чтобы он был священником. По его словам, он не понимал себя, пока не стал священником. Я не могу просить его бросить это. Не ради меня или кого-то еще. Я не могу. И не стану.
– Ей сразу стало гораздо лучше, как только она приняла это решение. Она любила его, а он был священником. Она не станет его просить измениться ради нее. Что если это священник в нем заботился о ней? Если он бросит священничество из-за нее, может, он больше не станет заботиться о ней?

– И насчет священничества... здесь будь со мной честным. Целибат? Мы оба знаем, что это выдуманная хрень, верно? Мы католики хотим быть особенными, хотим быть другими. Не дай Боже, чтобы мы были похожи на протестантов с их женатыми пастырями. Вся церковь постоянно поет о том, как важна католическая семья, католический брак, католические дети, а потом мы запрещаем нашим священникам жениться и заводить католические семьи? Мы все исправим. В Библии об этом ничего нет, правильно? Я читала. Ты видел меня.
– Она взяла Библию в красной кожаной обложке. За прошедший год она погружалась в Библию, читая ее каждый вечер. Она прошла через непонятные ей дебри, но более-менее разобралась в большом куске Ветхого Завета и изучила Евангелие.

– Иисус ничего не говорил о том, как люди должны жениться, или почему лучше должны блюсти целибат. Да, там много всего о блуде, но так же много всего о запрете поедания моллюсков или приобретении поливолоконных тканей. Серьезно? Что у тебя за проблемы со спандексом?

Она подняла руки вверх, сдаваясь.

– Знаю, знаю. Это не ты. Это багаж прошлого, и мы положили на него Твое имя и Тебя же обвиняем. Наш промах. Сорен сказал рассматривать Библию не как учебник по истории или науке, а как причастие. Причастие - это духовная, а не физическая пища. Значит, Библия кормит наши души. Это не инструкция.

Элеонор поняла, что ушла от темы. Она никогда не разговаривала со стулом и не любила выступать перед аудиторией. Ей следует делать это почаще. Может, в следующий раз она посадит реального человека на стул. Она могла бы заткнуть ему рот и получить такое же пристальное внимание.

– Бог, вернемся к сути. У меня она есть. Я люблю Сорена. Я люблю его, и я влюблена в него. Я все в нем люблю, даже то, что не знаю о нем. Он доказал мне, что он хороший человек, несмотря на то, что боится рассказать мне. Мне плевать, что он волк. Он говорит, я не овца, что можно воспринимать и как комплимент, и как угрозу. Вероятно, оба варианта.

Как только она сказала «оба», она знала правильный вариант.

– В Послании к Евреям... наверное. Думаю, в послании к Евреям говорится: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом». Что-то такое. Значит, я могу сказать, что у меня есть вера в Сорена. А у него вера в Тебя. Это все, что я могу сейчас дать Тебе, и надеюсь этого достаточно. Знаю, у него есть секреты, вещи о которых он пока не готов говорить или не хочет. Все хорошо. Я все еще верю в него. Он верил в меня, и, по крайней мере, я могу вернуть ему долг, верно?

Элеонор сделала еще один глубокий вдох, когда подошла к заключению своей бессвязной, непоследовательной речи.

– И так, вот предложение. Я обещаю, если Ты позволишь мне быть с ним, даже в малой степени, если Ты позволишь нам быть вместе так, как мы того хотим...
– Она решила не вдаваться в мучительные подробности того, как хотела быть с ним. Безусловно, Бог, если Он существовал, был прекрасно осведомлен о ее сексуальных фантазиях с участием Сорена, которыми она развлекала себя по ночам.
– Если Ты сделаешь это, позволишь быть вместе, тогда я обещаю Тебе, что никогда не позволю ему бросить священство ради меня. Мне не нужно выходить замуж. Мне не нужны дети. Мне даже он не нужен. Но пожалуйста, Боже, позволь нам быть вместе.