– Это нелепо. Это я пытаюсь затащить вас в постель. И мне семнадцать. Я могу быть донором крови, или получить пожизненный приговор, если убью кого-нибудь, но мне нельзя заниматься сексом в семнадцать? Иисусе, это мое тело, - сказала она.
– Мое, а не их. И это ваше тело. Почему они имеют право говорить нам, что мы можем делать с нашими телами?

– Элеонор, ты пытаешься применять логику на католиках?

Она попыталась усмехнуться, но звук получился не совсем тот.

– Думаю, кто-то умный однажды сказал, что эта стратегия бессмысленна.
– Улыбнулась она.

– Весь мир - зал суда. И все любят играть в судью, присяжных и палача. Католический священник, уличенный в сексуальной связи с подростком из своего прихода? Будет распят. Я наблюдал за этим. Несколько раз. И единственные люди, которые не будут ненавидеть меня, будут ненавидеть тебя.

– Я виновата?
– спросила она, боясь ответа. Она преследовала его, не так ли?

– Нет. Это судьба. Или рок, возможно. Иногда трудно найти различия.

– Может, это одно и то же.

– Может.
– Он посмотрел ей в глаза, и в них она увидела свою погибель и судьбу. Один поцелуй. Безусловно, один поцелуй не убьет их. Она наклонилась вперед. Она знала, что Сорен позволит себя поцеловать. Она знала, что он ответит ей.

Но затем она что-то услышала. Свист. Где-то в здании кто-то свистнул. Она уже слышала эту мелодию, но не могла вспомнить ее название и место. Быстро она разомкнула объятия и сделала два шага назад от Сорена.

– Я меняю свой ответ, - сказал Сорен.
– Это его вина.

– Кто это?
– прошептала она в панике. Сорен сделал то, о чем она и мечтать не могла, то, что она думала, никогда не увидит. Он закатил глаза.

– La Marseillaise - государственный гимн Франции.

– Кто в здании?

Сорен тяжело вздохнул и потер лоб.

– Полагаю, сегодняшняя ночь подойдет как никогда, - ответил Сорен.

– Для чего?

– Чтобы познакомиться с моим шурином.

Свист приближался. Сорен взял ее за руку.

– Элеонор, позволь заранее извиниться.

– Извиниться? За что?

– За него.

– За кого? За меня?
– спросил мужчина, который вошел в ближайшую дверь и направился к ним.
– Надеюсь, я что-то прервал.

Глаза Элеонор расширились при виде мужчины.

– Люблю эту реакцию.
– Он указал на лицо Элеонор.
– Это «вы не сказали, как он красив» взгляд, oui?

– Не вас ли я чуть не ударила на лестнице?
– поинтересовалась она.

– Ты вломилась в мой дом. Что скажешь в свое оправдание?

– У вас волосы, как у Эдди Веддера, - заметила Элеонор, и это единственное, что она могла сказать в свое оправдание. Она все еще пыталась оправиться от шока при виде этого мужчины. Он носил самый потрясающий костюм, который она когда-либо видела. Черные брюки, сапоги для верховой езды, удлиненный черный жакет, черно-серебристый вышитый жилет. У него были темные, длиной до плеч, волосы, и лицо модели. И что еще хуже, он был французом. Значит, это шурин? Лучший друг? Кингсли?

Он взял ее за руку, будто хотел поцеловать тыльную сторону ладони, но в последний момент поднес кончики ее пальцев к носу и понюхал их. Она отдернула руку.

– Значит, это elle?

– Это она. Элеонор, это Кингсли. Кингсли, Элеонор. А теперь, Кингсли, вернись, пожалуйста, в мой дом, пока ты не начал нравиться Элеонор.

– Хочешь сказать, нравиться больше, чем ты. Слишком поздно. Не так ли?

– Вы серьезно француз, - ответила она.

– Хотела бы узнать, насколько я француз?
– Он встал между ней и Сореном и смотрел на нее самым соблазняющим взглядом, который она когда-либо видела на лице полностью одетого мужчины.

– Кингсли, пожалуйста, - вмешался Сорен.

– Я не к тебе обращаюсь. Я говорю с ней.

Кингсли шагнул еще ближе.

– Сколько тебе?
– спросил он ее.

– Семнадцать. А вам?

– Тридцать. Твою девственную плеву ещё не повредили?

Элеонор выпрямила спину.

– А ваш мозг часто повреждали?

– Я спрашиваю не просто так.
– Он пригрозил ей пальцем, чтобы осадить.
– На прошлой неделе я трахнул девственницу. Хотя и не думал этого делать.

– Что же случилось? Вы споткнулись и упали на ее плеву?

– Тебе смешно, а ты знаешь, как сложно избавиться от крови на обивке из чистого шелка?
– спросил Кингсли, выдавая явное возмущение.
– Она могла бы предупредить до того, как я трахну ее. Я бы подложил полотенце. Но c’est la guerre. Что такое этикет для внезапного секса с девственницей? Мне отправить ей букет цветов? Если бы я трахнул тебя и порвал плеву, чего бы ты хотела от меня после?

– Чем-нибудь опохмелиться?
– сказала Элеонор любимое средство отца для лечения похмелья.
– Трахните меня еще раз?