В сентябре 1911 года Столыпин был убит провокатором: эсером, агентом охранки Д.М. Богровым. Депутат 3-ей Государственной думы А. В. Гучков позже сказал: “невозможно разобрать, кто убил премьер-министра - революционеры или полиция”. Генерал-прокурор считал, что следует привлечь к ответственности министра внутренних дел Курлова, начальника киевской охранки Кулябко, полковника Спиридовича, которые не выполнили свои служебные обязанности и создали такую обстановку, которая позволила осуществить убийство премьер-министра. Но, руководители охранных служб остались безнаказанными, и это ярко подтверждает версию того, что убийство было одобрено на самом высшем, императорском уровне. Но почему император смог пойти на уничтожение Столыпина? Думаю, что основная причина была в том, что на фоне яркой и самобытной фигуры Столыпина Николай II не представлял собой ничего особенного, кроме посредственности. Вспомним, наконец, о его болезненном самолюбии и желании олицетворять собой верховную власть. А при живом Столыпина это было абсолютно невозможно, уж слишком велика была разница между энергичным, деятельным премьером, и безвольным, но упрямым посредственным царем. Не следует сбрасывать со счетов и Григория Распутина, чье влияние на царскую семью было известно всем.

Столыпин сыграл свою роль, задушив революцию, разогнав 1 и 2 Государственные думы (вспомним разгон Верховного Совета Ельциным в 1993 году, как все похоже!), изменив избирательные законы и обеспечив царизму полную поддержку этого совещательного органа. Первые две думы были разогнаны за откровенно левый характер. Только шельмование избирательных законов, гонения на левые силы, позволили Столыпину сформировать реакционное большинство 3 Государственной думы.

Подводя итог началу правления Николая Второго, мы не видим ничего августейшего, ничего патриархального. Те же процессы становления буржуазии, как в Европе и Америке, воистину, нет ничего нового под солнцем. Недаром, даже вопрос канонизации Николая принял острые формы, и причисление его к лику святых вызвало неоднозначную реакцию даже в среде церкви, которая всегда и везде была сторонницей только монархической формы правления: мы есть Третий Рим, а четвертого не бывать. Протоиерей Георгий Митрофанов писал, что в Синодальную Комиссию по канонизации святых были предоставлены пять докладов, посвященных изучению государственной и церковной деятельности последнего российского государя. Комиссия постановила, что сама по себе деятельность Императора Николая II не дают достаточных оснований как для его канонизации, так и для канонизации членов его семьи. Однако докладами, определившими окончательное - положительное - решение Комиссии, стали шестой и седьмой: ‘‘Последние дни Царской семьи’’ и ‘‘Отношение Церкви к страстотерпчеству.’’ Таким образом, церковь признает, что канонизация прошла не по деяниям последнего российского царя, а потому. что он и его семья были расстреляны. и расстреляны большевиками, как их политическими противниками. Будь это совершено в семейных традициях, то вряд ли бы канонизация произошла. Иными словами, канонизация последнего русского царя есть не что иное, как политический заказ, не имеющий с традиционной канонизацией ничего общего. И хотелось бы напомнить иерархам церкви. которые истово призывают нас каяться каждодневно и ежечасно за смерть Романовых, что после свержения и ареста царя, НИКТО из церковных деятелей и священнослужителей не последовал за ним в ссылку в Тобольск. Никто не выступил в защиту последнего самодержца. Для последователей Натальи Поклонской скажу, что я лично считаю расстрел царской семьи преступлением, совершенным отнюдь не большевиками, а эсерами. Но об этом более подробно в последующих главах.

Видя цепь событий начала ХХ века, быстрое развитие новых сил и классов, перерастание капитализма в империализм, и одновременно поиск интеллигенцией и наиболее передовыми силами новых путей развития общества при обилии течений в теоретической сфере и почти полном отсутствии какой-либо практики (французская коммуна 1870 года не в счет, ибо просуществовала всего два месяца, дав однако некоторые практические формы управления, которые в Советской России получили наименование Советов), мы можем теперь понять, почему революционное движение металось от легальных, от оппортунистических организационных форм, до ультралевых.

Развитие любой мысли, рано или поздно раскалывается на определенные течения, в зависимости от ситуации. Одна часть продолжает следовать прежнему, основному пути, другая часть, считая, что все, что можно было достичь, достигнуто, начинает подвергать сомнению и ревизии основополагающие принципы, причем, исходя из своих собственных представлений, а не из объективно сложившейся ситуации. Спору нет, догматизм в обществе, которое постоянно меняется, это тормоз и безусловный вред, но изменения могут и должны делаться только с учетом обстановки и обстоятельств, исходя из расстановки сил и уровня развития классов. Неизменяемыми могут быть только основополагающие принципы, отход от которых будет означать полное или частичное поражение. Одним из таких отходов в теоретической мысли, стало понятие легальности.

Из легальных течений, более всего интерес представляет движение “экономистов или легальных марксистов”, ярким представителем которого был П. Б. Струве. Вот только последователи Струве считали, что Россия страдает не от капитализма, а от недостаточного его развития. По словам Ленина, в своей работе “Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России” Струве выступил не как марксист-диалектик, а как профессор-объективист; легальный марксизм у Струве “представлял собой попытку практического приспособления рабочего движения к потребностям и интересам буржуазного общественного развития”. Не удивительно поэтому, что зародившись, легальный, или экономический марксизм, как идейно-политическое течение части передовой российской буржуазии, стал использовать для обоснования развития капитализма в России отдельные положения экономического учения Маркса. Ранее, Струве написал “Открытое письмо” императору Николаю II, в котором открыто выразил свою приверженность либерально-конституционному мнению. Основное содержание его идей, его “личного марксизма” заключалось в западническом либерализме, в вере в западные либеральные политические порядки и ценности. Октябрьскую революцию принял враждебно, занимал пост в правительстве Врангеля, и позже, уже в эмиграции, утверждал, что последний российский император просто обязан был утопить революцию в крови. Вполне достойно истинного русского либерала. Сравните его с нынешним и попробуйте найти 10 отличий. Уверен, что не найдете.

Таким образом, идейная борьба по вопросу о путях развития капитализма в Росси на рубеже XIX - XX веков, не могла не привести к вопросу о перспективах смены власти, какими путями это должно произойти, что будет служить интересам трудового народа, а что уведет в сторону, какие силы общества станут союзниками, а какие непримиримыми врагами. Ключевым вопросом теоретических споров стал способ перехода и смены правящего режима. В этой обстановке, понимая, что изолированные друг от друга марксистские кружки это всего лишь начальный этап, который себя изжил на данном этапе, в 1894 году Ленин заговорил о создании единой организации. Оценивая тот период, Владимир Ильич говорил своим товарищам, что в данный период нужны не заговорщики, а революционная партия, опирающаяся на рабочее движение. Необходима долгая кропотливая работа и борьба. В конце 1895 года в Санкт-Петербурге группа социал-демократов образовала организацию нового типа. Союз, или вернее предтеча партии, был построен на принципах центризма, строгой дисциплины и тесной связи с массами. В его ядро входило примерно два десятка человек, все они распределялись между тремя районами, на которые был разбит город. Основой Союза стали рабочие кружки на заводах и фабриках. Руководство “Союзом” взяла на себя группа во главе с Лениным, который одновременно был редактором всех его изданий. В состав “Союза борьбы” входили А.А. Ванеев, П.К. Запорожец, Г.М. Кржижановский, Н.К. Крупская, Ю.О. Мартов и другие.

Возникший “Союз борьбы за освобождение рабочего класса” довольно быстро был разгромлен. Но до этого члены союза сумели наладить связи более с чем 70 заводами. Были организованы каналы взаимодействия с организациями в Москве, Николаеве, Нижнем Новгороде и других городах. О размахе организации говорит тот факт, что когда союз был разгромлен по доносу провокатора, по делу было арестовано 251 человек. Но и находясь в заключении, члены союза борьбы руководили борьбой, направляя забастовки и поставляя теоретические работы для листовок. Можно с уверенностью сказать, что провал Союза одновременно стал и его успехом, поскольку рабочее движение стало уже не стихийным, оно получило в качестве организующего центра организацию, способную не только сражаться за сиюминутные интересы рабочего класса, но и ставить долгосрочные задачи и пути их решения. Разумеется, до идеальной работы было еще далеко, но начало процессу было положено. Таким образом, в России возникла новая политическая сила, не разрозненные кружки, а группа единомышленников, сумевшая правильно уловить и понять тенденции развития как общества, так и производительных сил. Союз, в лице Плеханова входил в состав II Интернационала. Между прочим, на Лондонском конгрессе, где впервые участвовали представители российской социал-демократии, им пожелали успехов в трудной борьбе против капитала и политической тирании.

Ситуация однозначно требовала единого центра руководства борьбой, и по иронии истории, именно по настоянию Струве был созван первый съезд российских социал-демократов. Прошедший в Минске, он представлял кружки из Санкт-Петербурга, Москвы, Киева, Екатеринослава, представителей Бунда и “Рабочей газеты”. Часть представителей, в частности из Одессы, Харькова и Литвы приехать отказались. Но несмотря на это, а также многочисленные разногласия, съезд провозгласил создание марксистской рабочей партии и принял решение назвать её Российской социал-демократической рабочей партией. Почти сразу же после съезда почти все его участники были арестованы. Но главное свершилось, была создана партия нового типа, были изданы Манифест партии и решения съезда, и, хотя до создания реальной партии потребовалось еще пять лет, тем не менее исторически развитие революционного движения в России перешло на иной уровень.