– Не стоит всех судить по себе, - важно заявила Мира. – Если бы не двадцать первый век и его изобретения, ты бы уже давно умер от целого букета болезней. А Шейн - джентльмен.

– Он идиот, - отрезал Рэннальф. – В любом случае, выходи за него замуж и роди сто детей. А он до конца своих дней будет пускать на тебя слюни. Другого такого идиота ты не найдешь.

– Заткнись, Ральф. И он никогда не «пускал на меня слюни».

– Кому ты рассказываешь? Он сидел здесь, на этой самой стойке, до тошноты милый, глаза как у верной собаки и слюна капает. А если бы ты была умнее и избавилась от джинсов Идена, то захомутала бы его еще раньше. Я давно говорил, что твою прокачанную задницу стоит чаще являть миру.

Мистраль резко встала и начала надвигаться на брата.

– Ой-ой, - подскочил он со своего места быстро пятясь назад. – Высокий уровень опасности, с северо-запада дует мистраль, не выпускайте детей и животных из дома.

После этого Рэннальф принялся убегать и прятаться за различные предметы интерьера. Когда Мира его догнала, она запрыгнула к нему на спину и начала колотить по всему, до чего могла дотянуться.

1 декабря.

13.04. ШТ.: Ты сегодня вечером будешь дома?

13.06. М.: Зависит от того, что ты сейчас скажешь.

13.07. ШТ.: У меня маленький праздник.

13.09. М.: Какой?

13.10. ШТ.: Будь дома и всё узнаешь.

Шейн позвонил в дверь около шести. К тому времени Мира, заинтригованная, не находила себе места, она встретила его в танцевальных лосинах и длинной белой майке, спадающей с плеча. Шейн вошел, держа в руках две большие коробки с пиццей и маленький бумажный пакет.

– Почему, рассказывая о себе, ты не упомянула про любимую пиццу? Я не знал, какую ты любишь, поэтому взял «Четыре сезона». Разрешаю съесть всё самое вкусное с обеих.

Мира забрала у него коробки и чмокнула в губы

– Меня устроит любая, - сообщила она. – Что празднуем?

Шейн прошел в кухонную зону и стал наугад открывать шкафчики.

– Я сегодня был у Майкла, отдал книгу. Со дня на день её отправят в печать. Где у тебя кастрюли?

– Это же здорово! – воскликнула Мира, доставая кастрюлю. – Почему ты раньше ничего не рассказывал.

– Я рассказывал, - пожал плечами Шейн. Он достал из бумажного пакета бутылку вина, пакетик специй и апельсин. Затем он снова стал открывать шкафчики. – А где штопор?

Мира потянулась к одному из ящиков и вынула штопор.

– Ты только говорил, что пишешь, - недовольно поморщилась она.

– Ну вот, написал. Художники работают над обложкой, скоро книга увидит свет.

– О чем она? Теперь-то ты можешь рассказать.

Шейн надолго замолчал, открывая бутылку, заливая вино в кастрюлю и включая плиту. Мистраль стояла рядом, опершись о рабочую поверхность, и непонимающе смотрела на него. Но с ответом не торопила.

– Знаешь, лучше будет, если ты увидишь её в готовом варианте. Не хочу всё портить сейчас, – наконец сказал Шейн.

Вино начало нагреваться, Шейн порезал апельсин и вместе со специями забросил в кастрюлю. По комнате разнесся сладкий запах корицы. Мира глубоко вдохнула. Шейн изначально относился слишком бережно к этому своему труду. Если дело оставалось за малым, можно подождать ещё немного.

– Ральф меня прижал, - решила сменить тему девушка.

– Я тебе говорил, что он знает, - пожал плечами Шейн, помешивая напиток.

– Да, но мне не хотелось в это верить.

– Что он сказал?

Мира задумалась. Передавать Шейну разговор с Рэннальфом не стоит. Как бы ни изменились их отношения, бесцеремонность Ральфа носит очень личный характер.

– Да, в общем, ничего неожиданного. По нему плачет театр. В самый эпичный момент пьесы Ральф должен выходить на сцену и говорить «Я так и знал!». И уходить. На этом его роль заканчивалась бы, но смотрелся бы он органично.

Шейн разлил готовый глинтвейн по двум найденным чашкам и понес обе на столик рядом с диваном. Двигался он уверенно и как-то сразу вписался в интерьер мансарды. Картина была хорошо знакомая и уютная. Не хватало только камина, вместо него был телевизор. Мира взяла коробки с пиццей и присоединилась к Шейну.

– Все братья такие? – просила она его, усаживаясь на диван и забрасывая босые ноги на колени Шейну.

Шейн потянулся за пультом и стал переключать каналы.

– Не знаю. У тебя же их трое, тебе лучше знать. Я не такой, я не лезу в дела Мэри. Возможно, потому что если это сделать, она вынесет мне мозг подробностями. Я же рассказывал про бабулю Дипику и её бессмертные гены. Мэри внешне типичная английская роза. Но забрось её в какой-нибудь Пенджаб или Калькутту[12], и она, как живучая кошка, быстро освоится.