— Виолончель, — погладив пальцами гладкий, покатый бок, сообщила соседка. — А вот эта вредина прекрасно на ней играет. — Остренький ноготок прицельно выявил музыканта.

— Игра-ла! — уточнила Марина и демонстративно налила себе новую порцию вина, всем видом показывая, что сдавать позиции не собирается. — Сыта по горло, видеть ее больше не желаю. Выносите тело, я в завязке. — Укоризненно прищурилась: — И даже не смотри на меня так, прекрасно знаешь, сколько литров пота и слез оросили этот кусок дерева. Уноси давай.

Моя хитрая лисица сменила тактику и заголосила, преданно заглядывая в глаза Марине:

— Ну зяконька, ну рыбка моя, ну будь добренькой! Пожалуйста-препожалуйста, я так люблю тебя слушать, правда-правда!

Я с изумлением наблюдал неожиданно образовавшийся балаган, переводя взгляд с девчонок на загадочный инструмент. Очень захотелось понять, каким же образом он смог выпить столько крови непрошибаемой Марине, что заслужил к себе столь явное отвращение. Виолончель — красивое слово. Такая невинная, совершенно неопасная с виду вещь уже заранее вызвала во мне уважение. Без разницы даже, как она звучит, но прогнуть Марину — это сильно. Тем временем Вероника продолжала атаки, направленные на размягчение черствого сердца подруги:

— Разве я часто прошу? И к себе забрала, чтобы ты перестала ненавидеть ни в чем не повинный инструмент.

— Ты забрала, чтобы я его не продала, — уже куда слабее сопротивлялась Марина.

— Не важно, ты сама бы потом пожалела, я знаю.

— Угу, не дождешься.

— Мариш, не капризничай, мне надо. Я вчера такого стресса хапнула, — перешла на новый уровень домогательств Никуля.

Вот же коварная бестия, по самым тонким местам бьет, ничем не гнушается. Надо с ней ухо востро держать, а то как в прошлый раз обведет вокруг пальца, и не заметишь, что на все согласился на самых невыгодных условиях. Жухало мое няшное.

Маринина решимость дала трещину, ее губы дрогнули, а задумчивый взгляд скользнул по виолончели.

— Не знаю… Нет, уноси.

— Ну хоть одну крошечную малипусечку? А я скажу, какой подарок приготовил Крылов. Стопудово тебе дико понравится!

Все, добила — в глазах и без того почти сдавшейся Марины зажегся огонек любопытства.

— Козявина ты, поняла? — беззлобно усмехнулась девушка. — Не надо портить сюрприз, я просто так сыграю, — и, предупреждая встрепенувшуюся подругу, сурово закончила: — Но только одну.

— А-а-а, ты чудо! Спасибо, ура-ура! Держи смычок.

Вероника столь искренне радовалась, что мы с Мариной тоже заулыбались. Я с живейшим интересом наблюдал, как бережно девушка прикоснулась к инструменту, как оперла его на разведенные в стороны бедра и как мгновенно изменилось ее лицо. Словно передо мной сейчас сидела другая, неизвестная ранее Марина. В ней не осталось тех неуловимых черт, что позволяли сравнивать с ведьмой, тело приобрело пластичность, взгляд наполнился внутренним светом, губы тронула непривычно теплая и абсолютно искренняя улыбка. Такая Марина мне нравилась гораздо больше. Теперь в ней сложно было заподозрить отъявленную демоницу, перед нами сидела милая и немного наивная девчонка. Она несколько раз осторожно провела смычком по струнам, пробуя звук и как будто приветствуя старого друга.

Звук, к слову, вышел так себе, и я разочарованно выдохнул: слишком резкий, скрипучий, аж пробрало всего до костей. Мой тонкий слух оскорбленно скривился, хотя подозреваю, что у нынешнего тела с восприятием такого плана все гораздо проще. Ну и хвала Храмовнику, еще не хватало подвергнуться изощренным пыткам от милейшей дамы напротив. Марина и сама недовольно дернула плечом, подкрутила выступающие части на грифе. Еще раз провела по струнам, удовлетворенно кивнула самой себе, подняла на подругу одухотворенный взгляд и спросила:

— Какую?

У нее даже тембр голоса изменился, стал теплее и мягче. А мне все не верилось, что можно так сильно преобразиться в одночасье, и из-за чего — музыки. Кто бы ожидал от Марины подобного?

— Спрашиваешь еще, конечно, «Сладкие мечты». Мне никогда не надоест их слушать в твоем исполнении.

Ника умильно подперла щеки кулачками, а ее подруга тихо рассмеялась:

— Будут тебе мечты, козявка.

Она прикрыла глаза, словно настраиваясь, глубоко вдохнула и… Синие мохнокрыльца, у меня челюсть отпала. Человечка провела смычком раз, другой — короткие, частые соприкосновения заставили инструмент откликнуться низким, грудным голосом. Не было тягомотины, режущей по слуху и нервам. Внимание сразу же захватили в плен энергия и ритм, полностью отражающие характер исполнительницы. С первых нот появилась интрига, я затаил дыхание и с напряжением ожидал развязки, предчувствуя, нет, предвкушая развитие. Марина не подвела — после туманных намеков вступления более высоким, тягучим голосом запела основная партия, вызывая в душе приятное томление. Я посмотрел на Веронику: она с обожанием взирала на подругу, и, отлови меня в темном переулке демоны, в этот момент я разделял ее чувства. Проникновенная мелодия ласкала слух и действительно завораживала.

Одна рука Марины выводила смычком длинные, протяжные звуки, другая — порханием пальцев колдовала на грифе со струнами. В ее игре перекликались два совершенно разных голоса, два характера, дополняя друг друга, как тьма и свет, начало и конец. Неуловимо быстро сменялись аккорды, и звук объемными волнами накрывал нас с головой. Он затапливал помещение, уносил в щемяще-нежные грезы, где удовольствие граничит с болезненностью. Опасная, тонкая грань — ведь стоит покачнуться, и сладкое томление перерастет в острое мучение. Привкус горечи таял, уступая место медовому шлейфу, без слов давая понять, как зыбко бывает мгновение, как опасно порою даже в мечтах заходить в запретные утолки сознания.