Шрифт:
«Я рискую попасть в немилость. Сегодня сделал замечание по поводу его излишней жестикуляции во время выступления. Лучше бы я смолчал».
Штольц никогда не видел Девриена, но, судя по его записям, это был человек, склонный к прямолинейности.
«Он сказал, что скоро наступит Момент истины. Еще он говорил про какое – то «копье судьбы», которое делает своего обладателя всемогущим и непобедимым. Я думал, он говорит иносказательно, однако, такое копье, оказывается, на самом деле существует. Оно хранится в Национальном музее в Вене. Этот холерик верит в знаки судьбы, в предсказания, в разную чушь, только не в Господа Бога. К тому же он рассуждает как фанатик или умалишенный. Иногда мне кажется, что передо мной – просто какой – то ярый сектант. Разве его можно воспринимать всерьез?»
«Сегодня он выразил мне свое восхищение по случаю вчерашнего концерта. И даже прислал корзину цветов. Однако, после знакомства с ним, я все чаще прихожу к мысли, что театр, к коему я имею некоторое отношение, – это лишь жалкое отражение действительности. Политика – вот где настоящий театр. Ведь неспроста говорят – «политическая арена, сцена». Подлинный театр, настоящее мастерство актера, захватывающая игра – это политика. В этом смысле мой ученик, конечно, преуспел как никто другой. Ведь главная ипостась актера – заставить поверить: суметь затронуть чувства и вызвать сопереживание. Все это, несомненно, удается ему – одному из неподражаемых актеров – политиков. Браво! Гениально».
«Наконец он начал прислушиваться к моим словам. Стал ли уважать он меня после этого больше? Думаю, нет. Это качество как – то не прижилось в нем, он не уважает, как я заметил, никого даже в своем окружении. И тем более того, кто хоть в чем – то его превосходит. Его обуревает лишь жажда власти и всеобщего поклонения. Что вы хотите от человека, отвергшего собственного Отца – Создателя?
Но, как видно, ему пригодились мои советы, ведь только сегодня он выступал перед аудиторией трижды!!! И вполне успешно», – в этом восклицании проглядывалось банальное самолюбование – меня слушает даже такой! человек. – Штольц невольно улыбнулся. Как же накрепко укоренилось в нас наше собственное эго.
И все – таки, самый страшный грех, обуреваемый человеком – это его гордыня, подумал Штольц. Именно уязвленное самолюбие толкает человека, как на великие дела, так и на преступления. К несчастью, как показывает история, непримиримый, целеустремленный эгоист способен сделать гораздо больше «почивающего на лаврах вселенской любви» космополита. Зло – страшная всепоглощающая сконцентрированная сила, поэтому добро, чаще представленное в расплывчатом идеализированном состоянии, бывает перед ним беззащитно.
«Этот страдающий явным «комплексом Наполеона» человек имеет все шансы стать лидером целой нации. Почему люди так подвержены стадному чувству? Особенно те, кто сам не в силах решить собственные проблемы?»
Штольц подбросил в камин парочку поленьев. Огонь не сразу перекинулся на них. Вначале осторожно, подбираясь со всех сторон, слизал более мелкие сучки. Затем, не встретив никакого препятствия, затрещал, заискрился маленькими фейерверками в разных концах доски и вдруг охватил крепкое дерево разом, целиком и уже не отпустил до самого победного конца, пока не уничтожил в горячем пламени.
«Сегодня он был особенно несдержан. Но я успел ему заметить, что корректность – тоже разновидность дипломатии».
Штольц поворошил щипцами крупные угли. Во всех комнатах было тепло благодаря отлаженной системе парового отопления. Камин служил скорее для общего антуража – дополнением к обстановке в стиле начала XX века: Фаберже, Картье, Кандинский…
«Я опоздал, задержался на лекции. На этой почве у него случилась нервная истерика. Боже, какие люди занимаются политикой!»
Штольц улыбнулся. Столь экспрессивное выражение чувств свойственно людям искусства. Бедняга Девриен. Штольц вдруг представил, как этого симпатичного, далекого от политики представителя высокого искусства отчитывает маленький злобный человечек. Он без конца нервно дергает плечом, отчего прямая непослушная челка настойчиво лезет на глаза. На последней стадии возмущения у вождя с неустойчивой психикой начинает подергиваться верхняя губа, отчего под носом комично прыгают маленькие черные усы – щеточкой. Такой смешной и жалкий в своей попытке запугать и подчинить себе всех без исключения.
«Я объяснил ему основные приемы общения – всегда смотреть в глаза собеседника и стараться при этом выглядеть как можно доброжелательней. Он слушал, не перебивая».
«Слава Богу, он научился говорить более спокойно. Речь его при этом звучит не менее убежденно. Теперь он даже создает впечатление рассудительного, умного политика».
Да уж, – вздохнул Генрих, – природа наделила человека изворотливым умом. Ни одно животное на Земле не в состоянии так искусно скрывать свои повадки и притворяться. Мимикрия кожных покровов на протяжении веков существования человечества удачно трансформировалась в более прогрессивную форму – мимикрию ума.
«Нет, и все же, что бы там ни было – он – Личность. Даже я, человек, ничего не смыслящий в политике, попал под его чары. Наряду со всеми его омерзительными недостатками, у него есть основной талант – убеждать и владеть умами. Это, конечно, потрясающе».
Не могу поверить, – между тем размышлял Штольц, – что этот человек – лидер антигуманной фашиствующей группировки, на самом деле, обладал каким – то особенным даром. Ему удалось заварить страшную кашу, в гуще которой оказались и вполне образованные люди, способные адекватно оценивать ситуацию. Почему они не смогли повлиять на ход чудовищных событий? Интеллигенция, представители знатных фамилий, бароны, графы…. Неужели они и вправду могли пойти за человеком, стоявшим на несколько ступеней ниже не только их социального происхождения?