Глава 21.

– Практически все корабли вражеской эскадры получили серьезные повреждения. Достоверно известно о затоплении одного британского линкора, одного авианосца, пяти крейсеров и шести эсминцев. Когда я скомандовал отход, то на плаву все еще оставались: один линкор противника, один авианосец, один крейсер. И еще одному эсминцу врага удалось уйти от наших пикирующих бомбардировщиков, скрывшись в грозовом фронте. Это я запретил нашим летчикам лезть туда!
– докладывал Минору Генда, вытянувшись по стойке "смирно".
– Вероятность потерять наши самолеты в сплошной стене тропического ливня была очень большой. И при этом, эсминец противника они вряд ли бы поразили.

– Вы поступили совершенно правильно. Тут я с вами согласен. Лезть в грозу из-за какого-то эсминца глупо. Вот если бы это был вражеский авианосец или линкор, тогда риск бы того стоил. А что там с вражеским авианосцем и остальными кораблями, оставшимися на плаву? Сильно они повреждены?
– перебил я нашего бравого капитана 1-го ранга.

– Английский авианосец полностью выведен из строя. В него попало много наших бомб и торпед. Корабль потерял ход и начал крениться на борт. По всему кораблю были видны многочисленные пожары. Команда в панике покинула его. Я два раза пролетел над ним на своем истребителе. Как боевая единица этот авианосец не представляет никакой опасности. Вражеский линкор так же потерял ход и заметно просел ниже ватерлинии. На нем мною наблюдались многочисленные пожары. Крейсер противника тоже стоял на месте, сильно накренясь на правый борт. Он так же горел в районе центральной надстройки. Его зенитные орудия по нашим самолетам не стреляли. Я заметил, как с него в воду прыгают люди, покидая его.
– ответил на мой вопрос Генда.

– Каковы наши потери?
– спросил я, когда Генда замолк.

– Из 422 самолетов, участвовавших в налете, мы потеряли 17. Из них 6 пикирующих бомбардировщиков и 11 торпедоносцев. Среди пилотов, штурманов и стрелков погибли восемнадцать человек. При этом, 3 человека погибли во время тарана нашим B5N вражеского крейсера. Остальные были убиты зенитным огнем. Но 35 человек со сбитых бомберов наши гидросамолеты смогли спасти!
– довольно подробно доложил капитан 1-го ранга Футида.

– Вы сказали имел место таран корабля противника? Неужели это было так необходимо?
– нахмурился я.

– Я лично наблюдал этот подвиг. У пилота торпедоносца просто не было другого выбора, как пожертвовать собою ради нашего императора. Их самолет был подбит и загорелся. Высота была очень маленькая, а вражеские корабли были близко. У них не было шансов на спасение. И поэтому, наш летчик решил таранить корабль врага. Мы все знаем, как вы, господин командующий, относитесь к напрасным жертвам. Но эта жертва была не напрасна, и вместе с экипажем нашего торпедоносца много англичан отправились в свой европейский рай!
– начал горячо высказываться стоявший передо мною Генда.

Я продолжал хмуриться, беззвучно проклиная долбанных самураев. Да они же всегда были рады погибнуть ради императора и своей страны. Вообще-то, тяга нынешних японцев к Смерти меня сильно напрягала. Тут воевать надо, а они все так и норовят героически погибнуть. Блин! Сколько же трудов мне стоило, чтобы внедрить на японском флоте идеи беречь наших летчиков и матросов от глупого риска. Для летчиков я даже новый устав наваял. Точнее, заставил Генду и Футиду его написать, высказав им свои идеи. После конечно я его внимательно прочитал, и кое-что подправил. А каких трудов мне стоило протолкнуть этот весьма полезный документ во флотской среде. Об этом лучше не вспоминать. Эти упертые самураи всячески сопротивлялись моим новшествам.

Чего только стоило мне, заставить японских морских летчиков надевать в вылеты парашюты и спасательные жилеты с наполнителем из капока. А то до маразма доходило. В Китае часто наши летчики гибли, потому что не брали в полет парашют. А бывало даже так, что японский пилот в пылу боя выпрыгивал из горящего самолета с парашютом, а затем, когда парашют раскрывался, то наш герой просто отстегивал его и с боевым кличем падал вниз. Да, да! И такое тут случалось. Такие дела я пресекал со всей строгостью, ведя воспитательные беседы, как с рядовыми пилотами, так и с их командирами. Я доказывал, что в такой смерти нет ничего героического. Если пилот погибает потому, что он не может или не хочет использовать парашют, то такая смерть глупа и позорна. Потому, что погибнув так бездарно, летчик уже не сможет сражаться на благо империи. Конечно же, в бою бывают разные безвыходные ситуации, но случай с парашютом к ним точно не относится. Мои оппоненты возражали мне, говоря, что так наши пилоты поступают, чтобы не попасть в плен к врагу. Типа убился, а не сдался. В ответ я обзывал их тупыми ослами, утверждая, что в смерти нашего пилота будет гораздо больше пользы для империи, если он выпрыгнув с парашютом сможет благополучно приземлиться. После чего он сможет погибнуть, отстреливаясь от противника и укокошив при этом несколько солдат врага. Это будет куда полезней для нашей империи, чем глупая смерть при падении с высоты. Дураки уж точно в японский рай для воинов не попадут. В конце то концов, оружие нашим летчикам с собою в боевой вылет я же брать не запрещаю! Но еще большая польза для нашей страны будет не от того, что пилот героически погиб, а от того что он спасся и продолжает бить врага. Мне даже пришлось показательно выгнать пару летчиков из авиагруппы авианосца "Акаги", которые были самыми злостными противниками парашютов. Из флота их все же не вытурили, но перевели с понижением в должности в одну из тыловых частей. А уж для боевого пилота - это настоящий крах карьеры.

Кроме эпопеи с парашютами, я всячески боролся и с другими суицидальными порывами наших летчиков. Новый устав строго требовал от японских пилотов в вылете, если их самолет получил серьезные повреждения, препятствующие выполнению боевого задания, выходить из боя и лететь на базу или возвращаться на свой авианосец. При этом, основной упор делался на спасение жизней экипажа. И никаких таранов, только в самых безвыходных ситуациях пилотам разрешалось таранить врага. Это если уже нет никакой возможности спастись.

Для спасения наших сбитых летчиков я озаботился созданием специальных гидропланов. Вернее, такие гидропланы на флоте уже были. Сейчас почти все японские авиатранспорты и крупные боевые корабли были оснащены новыми гидропланами "Накадзима" A6M2-N - эдаким гидровариантом наших "Зеро". Эти гидропланы использовались флотом для разведки и противолодочного патрулирования. Я придумал им еще одно применение. Вместо бомб под брюхом гидроплана подвешивались две алюминиевые спасательные капсулы, похожие на сплющенные подвесные баки. В каждой такой спаскапсуле могли в лежачем положении разместиться два человека. Капсула имела выдвижную металлическую лестницу, закрывающийся люк и одно небольшое застекленное окошко. Внутри капсулы располагались два мягких моющихся коврика, аптечка и пара одеял. В итоге, один "накадзимовский" гидроплан мог эвакуировать с поля боя четырех человек. Обычно, в налет вместе с ударными самолетами шли и спасательные гидропланы, летевшие немного позади. Они в ходе боя кружились вдалеке, и если видели наших выпрыгнувших с парашютом летчиков или самолеты совершающие аварийную посадку на воду, то тут же садились и подбирали наших людей из воды. Пилотов японских самолетов мне все-таки удалось приучить к тому, что их будут спасать.