Особое место в опытах Некрасова ранних лет занимает роман из современной жизни, известный теперь под названием "Жизнь и похождения Тихона Тростнякова". Начатый в 1843 г., он создавался на пороге творческой зрелости, что сказалось и в его стиле и в самом содержании. Некоторые страницы романа написаны неопытной рукой и хранят следы непреодоленных романтических увлечений, другие же написаны гораздо более уверенно, в них дана острая и выразительная характеристика городского "дна", мира нищеты и порока. Это относится прежде всего к главе "Петербургские углы", представляющей собой по сути дела самостоятельную повесть очеркового характера, одно из лучших произведений "натуральной школы". Именно эту повесть Некрасов счел возможным напечатать отдельно (в альманахе "Физиология Петербурга", 1845), а Белинский не поскупился на похвалы, указав (в рецензии на альманах), что зарисовки Некрасова "отличаются необыкновенною наблюдательностью и необыкновенным мастерством...". И далее критик продолжал: "Это живая картина особого мира жизни, который не всем известен, но тем не менее существует, - картина, проникнутая мыслию". [3]

Сам Некрасов, весьма требовательный к себе, почти не перепечатывал своих ранних произведений и особенно сурово относился к прозе, допуская лишь немногие исключения. Он нашел нужным даже специально предупредить будущих издателей и читателей: "Прозы моей надо касаться осторожно. Я писал из хлеба много дряни, особенно повести мои, даже поздние, очень плохи - просто глупы; возобновления их не желаю, исключая "Петербургские углы" <...> и, разве, "Тонкий человек"" (XII, 24). Позднее Некрасов твердо осознал, что работа над прозой явилась одним из стимулов, способствовавших его утверждению на позициях реализма.

Так, водевили молодого Некрасова, несколько сезонов шедшие па сцене Александрийского театра, явно выделялись среди других произведений этого наиболее условного из всех видов комедии, где господствовали банальные сюжеты, традиционная путаница, незамысловатые остроты и куплеты. В одном из некрасовских водевилей возник образ обездоленного чиновника, "маленького человека" ("Феоклист Онуфрич Боб..."); в другом прозвучала мысль о высоком призвании журналиста, литератора ("Утро в редакции"); в третьем молодой автор, остроумно использовав излюбленный водевильный прием переодевания, взял под защиту благородную профессию служителя сцены ("Актер".); наконец, в последнем своем водевиле он вывел на подмостки фигуру алчного скряги ("Петербургский ростовщик"), необычную для легковесных и бессодержательных пьес, к которым был приучен зритель Александринки.

Очевидно, что в условные рамки водевиля уже не могли уложиться ставшие гораздо более глубокими представления автора об окружающей жизни и об искусстве. Обнаружились новые стороны его дарования - склонность к сатире, критическому осмеянию пороков. К тому же жизнь ставила перед ним все более сложные задачи, непосильные для водевиля. Вот почему ему вскоре пришлось навсегда расстаться с этим жанром. Начинался процесс осознания Некрасовым себя как художника.

Много важного заключает в себе и критическая деятельность Некрасова, начавшаяся очень рано, в 1841 г., в изданиях Ф. А. Кони "Пантеон" и "Литературная газета" и уже на первых порах носившая аптибулгаринский характер. В рецензиях, критических фельетонах и театральных обозрениях молодой литератор вел непринужденный разговор с читателем; в свободной манере, часто прибегая к ироническим интонациям, рассказывал о пьесах и спектаклях, высмеивал псевдоисторические повести, казенный лжепатриотизм и реакционно-охранительное направление в литературе. Критический памфлет, который Некрасов посвятил драматургии Н. А. Полевого (1842-1843), имел целью показать, что ложные идеи, предвзятость и угодничество не могут быть основой искусства, лишают его правды и приводят к сухой риторике.

Столь же серьезным было выступление Некрасова в 1843 г. по поводу "Очерков русских нравов" Ф. В. Булгарина (в "Отечественных записках", где критику вел Белинский); он стремился развенчать продажного журналиста, создать у читателей представление о художественной беспомощности литературного направления, противостоящего "натуральной школе". Эту важную тенденцию острых критических выступлений Некрасова не мог не оценить Белинский. Спустя несколько лет он вспомнил об этом в письме к К. Д. Кавелину: "...Некрасов - это талант, да еще какой! Я помню, кажется, в 42 или 43 году он написал в "Отечественных записках" разбор какого-то булгаринского изделия с такой злостью, ядовитостию, с таким мастерством что читать наслажденье и удивленье". [4]

Некрасов-критик, защищавший принципы "натуральной школы", с первых же шагов явился активным союзником Белинского. Эта сторона деятельности Некрасова, как и работа над "петербургской" прозой, послужила одной из необходимых ступеней, подготовивших новый период его творчества. С большой точностью он сам определил эту ступень как "поворот к правде". В конце жизни, в одной из своих автобиографий, вспоминая 40-е гг., Некрасов сделал такую конспективную запись: "Поворот к правде, явившийся отчасти от писания прозой, критических статей Белинского, Боткина, Анненкова и др." (XII, 2324). Подразумевался переход от неопытности к зрелости, от ученичества к мастерству и - главное - стремление к правде в искусстве, осознание правды как подлинной основы художественного творчества.

2

Становление Некрасова-поэта в 40-е гг. определяется во многом его связью с кругами петербургской разночинной интеллигенции, с прогрессивной печатью, что вскоре с неизбежностью привело его в кружок "Отечественных записок" и Белинского. Стихийный демократизм, присущий Некрасову, уже в эти годы соединился с отвращением к крепостничеству, с ненавистью к привилегированным слоям общества, чиновно-дворянской знати. Этим объясняется преобладание критического и сатирического начала даже в стихах, предшествующих "повороту к правде". Склонность к сатире в дальнейшем оказалась важнейшей особенностью некрасовского дарования, совпадающей с главным направлением его творчества. И знаменательно, что, овладев всеми жанрами поэзии, создав проникновенные лирические стихи и большие эпические поэмы, он никогда не забывал сатиры - пафосом обличения, критического осмеяния у него порой окрашены самые неожиданные темы и сюжеты, на первый взгляд, казалось бы, не заключающие в себе ничего сатирического. Впрочем, жанры у зрелого Некрасова часто условны и с трудом поддаются привычной классификации.

Белинский, умевший безошибочно определять таланты, быстро понял, что человек, прошедший через суровые жизненные испытания, наделенный таким умом и такой энергией, как Некрасов, может много сделать для отечественной литературы. Критик первым угадал его истинное призвание; он полюбил Некрасова "за его резкий, несколько ожесточенный ум, за те страдания, которые он испытал так рано, добиваясь куска насущного хлеба, и за тот смелый практический взгляд, не по летам, который вынес он из своей труженической и страдальческой жизни...". [5]