— Хорошо! — глубоко вздохнув, выпалила я. — Я принимаю тот факт, что в случившемся была и моя вина. Вы довольны?

Легран молчал. Просто стоял, удерживая меня за руку, и молчал. И от этого его молчания было хуже, чем от всех сказанных только что слов. В душе ворочалась приглушенная гневом совесть. Я снова глубоко вздохнула и произнесла почти спокойно: — Я признаю, что это было ошибкой, и прошу оставить меня в покое. Я могу идти?

— Ты этого действительно хочешь? — пристально глядя на меня, шепнул мэтр.

Отчего-то стало больно глядеть ему в глаза. Сердце странно сжалось, а в мозгу пронеслось: «Что я творю?», — но с губ уже слетело:

— Да. — Сказанное, скорее, из упрямства, чем от злости.

— Значит, слушать мы не желаем? — Голос мэтра звучал глухо. — Я не ваш Патрик, сударыня. Не вешайте на меня чужие грехи.

— О! Вам и ваших грехов вполне хватает! — невесть от чего взвилась я. — Пустите.

Легран поднял обе руки, видимо, демонстрируя, что удерживать меня и не собирался.

— А я не держу, — оскалился мэтр. — Вон дверь. Вон зеркало. Можете выметаться любым удобным вам способом!

— Зеркало, — устало выдохнула я, понимая, что по-другому до общежития не дойду.

По щелчку пальцев мэтра в зеркале возник уже ставший привычным коридор, открывший проход в мою комнату. Я устало поплелась прочь, с каждым шагом идти было все сложнее. Все больше трясло, все больше знобило, все сильнее кружилась голова. Я плохо помнила дорогу через мерцающий мир, плохо понимала, куда иду. Дойдя до своего жилья, я только и смогла, что устало опуститься на пол. Было плохо, и это «плохо» становилось все сильнее и сильнее с какой-то пугающей стремительностью. В ушах хлопало, в голове слышался пронзительный, лишающий возможности думать звон. Я снова ухнула в чужие, непонятные мне эмоции, мир сжался в крохотную точку, где я была лишь вместилищем чужой боли. Ни образов, ни запахов, ни звуков.

Волны чужой паники накатывали одна за другой, как цунами. Паника, боль, отчаяние, страх, разочарование. Они смешивались с моими собственными чувствами, заполняя голову оглушительным грохотом, окутывая в непроглядный кокон. Я уже ничего не видела и не слышала, отчаянно пытаясь сохранить себя в этом беспросветном омуте. Хочется кричать, но крик застрял в горле и жгучим комком разрывает легкие. А еще отчаяние столь сильное, что кажется, оно ворочается под кожей жуткими тварями, расползается по телу, вгрызается в душу. Стук в дверь помог вынырнуть в реальность, и я рухнула на пол, задыхаясь от пережитого.

— Лиарель, это доктор Флинн, — послышался встревоженный голос за дверью. — Лиа, я пришел узнать, как ваше самочувствие! Лиа?

— Я нормально, — шепнула я.

— Лиа, откройте! — волновались за дверью.

— Сейчас. — Я попыталась встать и снова рухнула на пол.

Замок на двери жалобно звякнул, перепуганный доктор влетел в комнату и тут же бросился ко мне. Я помню; как он отчитывал меня и ругал, пытаясь поднять с пола. После мир погас, и я уплыла в липкие объятия беспамятства. В голове еще мелькнула мысль, что я умираю. Она меня даже обрадовала.

— Вас нужно выпороть. — Очнулась я от стенаний Флинна. — Вы, сударыня, заслужили трехлитровую клизму и сотню уколов. Чтоб неделю сидеть не могли.

Я приподнялась на постели, наблюдая, как добрый доктор выгружает на прикроватную тумбу свои любимые орудия пыток. Шприц воинственно сиял новенькой иглой, намекая на скорую встречу с моими тылами. Я скривилась и снова рухнула на подушку. Бублик, поскуливая, скакал возле кровати, пытаясь лизнуть или меня, или доктора.

— Что случилось? — хрипло произнесла я, опуская руку с постели.

Песик, радостно похрюкивая, подставил голову для почесывания за ушком. Бублика этот процесс радовал, меня успокаивал.

— Что? — Флинн вынырнул из недр своего саквояжа. — Случилось то, о чем я предупреждал!

И доктор злобно ткнул мне под нос термометр. М-да, цифры были внушительными. Меня все больше знобило, что только подтверждало наличие жара.

— И ведь говорил вам, — ворчал Флинн, надламывая ампулу и наполняя шприц. — Уговаривал, что обезболивающее — это не выход! Но нет же, вам бал был дороже! Доктор злобно и без предупреждения задрал мне юбку до колена. Принялся расшнуровывать мой жуткий башмак, содрал чулок, не заботясь о его сохранности. Я застонала и скривилась от боли.

— Да! Вот оно! Воспаление, а я предупреждал! — рявкнул Флинн, хватаясь за шприц.

— Мэса, вам не дает покоя мечта о деревянной ноге?

— Она хоть не болит, — пискнула я, когда мне в конечность вогнали иглу.

В комнату бочком зашла Магда. Глянула на мою ногу, вздохнула, покачала головой.

У мэсы Пэлпроп в руках был поднос с чаем и плошка с бульоном. М-да, пока я валялась без сознания: Флинн развил бурную деятельность.

— Мы еще и шутим, — стенал над моей ногой Флинн, но обращался к Магде. — Нам еще и весело!