– Согласна. Это то, что отличает великих писателей. А название есть у рассказа?

– Даже два. Еще не решил, какое выбрать. Первое «Великий Инквизитор», второе – «Маленький Инквизитор».

– Не уверена, что тебе нужно выбирать, – предлагает она великолепное решение.

– Здорово. Как я сам не подумал? «Великий Маленький Инквизитор». Замечательно.

– Ты хотел рассказать о страхах, – как бы между прочим заметила она.

Все же она уловила. Актер я никудышний.

Я не хотел рассказывать. Мне было тринадцать. Я вступил в возраст, когда должен сам находить равновесие, без ее помощи.

Не получив ответа, она продолжила:

– Обещаю рассказать тебе о своих страхах. Я раньше это не делала – ты был не подготовлен. Сейчас ты уже в состоянии помочь мне, если научился управляться с собственными страхами. Делиться тем, что внутри тебя, с человеком рядом – лучший способ сближения.

– Даже если при этом демонстрируешь слабость?

– Представь себе. Знаю, звучит неправдоподобно, но когда делишься своими слабостями, ты демонстрируешь силу. Слабые вынуждены демонстрировать силу, потому что знают, никто не заметит ее, если они не выставят ее на обозрение, – поясняет она.

– Кажется, понимаю.

– То, что ты написал в рассказе, абсолютно приемлемо. Ты нигде не переступил границы дозволенного. Я признаю тебя взрослеющим. Только чуть удивлена. Не вижу тебя его автором. Всегда думала, твой первый рассказ будет другим.

– Готовься к тому, что я буду удивлять тебя иной раз. Ты же не устаешь поражать всех вокруг своей непредсказуемостью.

– Я могу сказать тебе, почему для меня это так важно, но должна быть уверена, что ты поверишь в это и доверишься мне, – загадочно говорит она.

– Я доверяю тебе. И всегда буду доверять. Можешь говорить, не сомневайся.

– Придет момент, и от нас с тобой будет многое зависеть, поэтому я должна знать тебя и еще важнее – ты должен знать меня.

– Не понимаю, что это значит, – рассуждаю я, – но не буду донимать вопросами. Мне кажется, тебе самой тут не все понятно. Полагаю, в жизни произойдет важное событие и даже не одно. Точно так же, как и в жизни любого другого человека.

Она задумчиво молчит, вероятно, начиная понимать – наступают времена, когда ей понадобится нечто более обстоятельное, чем поражать меня способностями читать чужие мысли и предсказывать будущее.

– Вероятно, ты прав. Мне привиделась искра особого доверия между нами. Я как обыденная простушка решила, что это будет продолжаться бесконечно, но всему рано или поздно приходит конец, а может, я допустила какую-то оплошность. Мне хотелось продолжать наши откровения. После я готовилась поделиться с тобой одной историей, которую ни один человек на свете не знает.

Она спустила ноги с софы и начала медленно отодвигаться от нашей «искры особого доверия». Часы в квартире ожили, затикали, торопливо забегали, пытаясь нагнать упущенное.

– Ты уже никогда не поделишься со мной этой историей в ответ на то, что я не стал делиться страхами? – спрашиваю я.

– Конечно, поделюсь. Можешь не волноваться. Но для этого нужно особое состояние. Я рассказала тебе много историй и буду рассказывать еще. Это единственная, которую нельзя рассказать. Она должна случиться с нами. Когда услышишь ее, то поймешь, что это значит.

Она улыбнулась мягко и отчужденно, разговор окончен. Это были не торги и все, что она говорила, исходило не из разума.

– Подожди, – остановил я ее, – не уходи. Я не закончил.

Не знаю, что она понимает под «особым доверием», но мне нужно знать, что это, а если повезет, даже испытать. Я должен вернуть ей тот потерянный момент, переступить через себя и открыться.

По ее мнению, я – анахорет. Родился без гена потребности делиться с кем-нибудь. Даже с ней. Случаются откровенности, но это скорее неприятная медицинская процедура, через которую должен по каким-то соображениям, вопреки всем неудобствам пройти.

Она вернулась к софе, но не стала устраиваться с удобствами, а настороженно присела на краю и приготовилась слушать. Она вдруг стала очень серьезной и представилась мне львицей, готовившаяся совершить прыжок жизни.

– Ты не допустила никакой оплошности. Я просто не хочу перекладывать на тебя эту ношу. Она тяжелая и от того, что сделаю это, мне нисколько не станет легче а, возможно, как раз наоборот. Но сейчас понимаю, что возложу на тебя еще большую ношу, если не расскажу.

– Ты будешь поражен. Все, что ты расскажешь, имеет совсем не тот смысл, который представляется сейчас.