Можно говорить также о степени уверенности в отношении расшифровки семантики повторов. Не ссылаясь на интуитивное «мне кажется», можно с определенностью знать, на какой информации строится представление о говорящем и какой именно информации недостает, чтобы выверить эти представления.

Необходимо заметить, что предложенная процедура а) дает определенную гарантию в отношении того, что дешифровка обнаруженного повтора не является артефактом, а действительно выявляет некоторую проблему говорящего – предмет его постоянных «возвращений»;

б) не дает гарантий в отношении того, что результат будет получен. Так, в рассмотренном случае не удалось дешифровать многократный повтор указательных слов (там, тут, как бы, типа, тогда): исходная гипотеза и метаформулировка повтора были созданы, но не был найден общий набор свойств для всех ситуаций с указательными словами. Соответственно, не обнаружился и оппозиционный ряд – ряд ситуаций, исключающий употребление указательных слов.

Теперь уместно задать вопрос, осознает ли говорящий повторы и их значения, вкладывает ли в них некое сообщение о себе для слушающего; и наоборот, замечает ли реципиент текста эти повторы и видит ли в них осознанный сигнал говорящего или неосознаваемый говорящим, но успешно прочитанный самим слушающим знак?

Говорящий, по всей видимости, не всегда и не полностью регистрирует тот факт, что его сюжеты и, тем более, микросюжеты и метафоры имеют системный характер и повторяются. Экспериментально доказать это не представляется возможным, однако серьезное эвристическое подтверждение этому имеется: повторы сюжетов и микросюжетов пронизывают спонтанные тексты любого говорящего и художественные тексты любого автора, что относительно легко выявляется при анализе, проведенном по предложенной выше схеме; однако в процессе самонаблюдения без применения процедуры анализа эти повторы выявляются лишь частично или не выявляются вовсе.

Вероятно, основная трудность при выявлении повторов в собственных спонтанных текстах связана, помимо неизбежного наличия установок в самовосприятии, с тем, что собственные спонтанные тексты представляются самому говорящему некоторым «бесконечным множеством» высказываний, которое не закрыто ни с «левой границы» – с начала, ни «с правой» – с конца. Об этом множестве, отражающем как сложность и глубину собственной личности, так и беспредельное разнообразие жизненных ситуаций, не хочется думать, что оно сводится к всего лишь элементарной схеме, вновь и вновь саморепрезентирующейся и создающей иллюзию бесконечности. Предложенная процедура как раз и ограничивает эту бесконечность, требуя выделить небольшое число исходных текстов, а затем отмечать только «новые» по отношению к исходной гипотезе. Но один из этапов процедуры все же практически неприменим для акта самонаблюдения говорящего над собой. Это манипуляция с предложением таких тем, которые бы препятствовали «возвращению» к повтору, выявленному в исходной гипотезе, и создавали бы возможность построить оппозицию к повтору.

Что касается слушающего, то, по-видимому, он тоже замечает лишь часть повторов, а полностью выделить и расшифровать их он может только при применении формального метода. Сама возможность заметить повторы, с тем, чтобы построить затем исходную гипотезу, связана для слушающего с двумя факторами. Первый из них – это чувство превосходства по отношению к говорящему. В наблюдении, использованном в качестве модели, бесконечные однообразные «возвращения» к компонентам ситуации «перелом» и нелепая фраза о большом псе, который мог бы сломать лапу, создавали для слушающего комический эффект, связанный с личностью говорящего. Другими словами, слушающий иронизировал, смеялся над говорящим и ощущал себя в позиции: Он другой = Я лучше. Ощущение его другим собственно и было вызвано «позицией эксперта»: тем фактом, что он не замечает, а я заметил, то есть мне удается то, что не удается ему. Именно это ощущение сравнительной успешности придавало слушающему ту проницательность, которая почти полностью отсутствует в отношении собственных высказываний.

Второй фактор – это специфическая семантика повтора. Микросюжет опасности, боли, болезни, смерти всегда привлекает внимание слушающего и относится к разряду фильтров (подробнее: Новикова-Грунд, Психосемиотика). Если бы повтор не был связан с этой семантикой, а представлял собой нечто нейтральное, вероятность того, что слушающий заметит его в спонтанном тексте, не прибегая к формальной процедуре, была бы значительно ниже. Так, практически незамеченными проходят в спонтанных текстах синтаксические повторы.

Синтаксические повторы.

Синтаксические повторы гораздо менее заметны, чем повторы сюжетов и микросюжетов. Не будет преувеличением считать, что они выявляются только при применении формальной процедуры. Расшифровке же без ее применения они вообще не подлежат – интуитивно они практически не регистрируются.

Если вернуться к уже рассматривавшемуся спонтанному тексту Г., то можно увидеть в этом тексте ряд синтаксических повторов – это разнообразные конструкции, не содержащие агенса. Агенс – это термин из теории глубинного синтаксиса. Он обозначает синтаксическую позицию, в которой стоит слово, называющее того, кто совершает действие.

Примером наиболее распространенных неагенсных конструкций, часто встречающихся в русском языке, являются безличные предложения. Надо чаще читать газеты; хочется спать; ему пришло в голову прогуляться, а также предложения, в которых наличествует синтаксический субъект – обычно подлежащее или дополнение – но этот субъект не называет того, кто совершает действие: Будущее требует от человека все больших знаний; наука открывает новые горизонты; жирная пища вредна для здоровья. Так, в предложении: Чтение газет необходимо для понимания ситуации – на поверхностно-синтаксическом уровне есть подлежащее (чтение), но умолчивается тот, кто это чтение совершает.