Вот только этого мне не хватало!

— Девушка, позолоти ручку, я тебе погадаю, — предлагает взрослая хитрая черноглазая цыганка, в цветастой длинной юбке и черной кожаной куртке, в ярко— зеленом, несочетающимся с одеждой, платке на голове. — Давай скорей, — хватает меня за рукав пальто и тянет за угол дома, а остальные ромы кругом обступили, да так плотно, что и не вырваться.

Прижимаю к груди сумку, хотя понимаю, если они нападут толпой, то мне не отбиться. Я уже подобное в институте проходила. На первом курсе, когда получила стипендию, шла домой. Меня так же, как и сейчас цыгане зажали, деньги отобрали и были таковы.

Но я больше не та маленькая испуганная девочка, которую можно безнаказанно обобрать до нитки. Как минимум я буду сопротивляться! А меня эти нахалки уже в переулок загнали, за спиной тупик и контейнеры с вонючим мусором, а они довольно скалятся. Видимо у них тут постоянное рабочее место. А я далеко не первая и точно не последняя угнетенная невинность.

Нет, поддаваться панике нельзя, как и не стоит ждать помощи. Это только в книгах принц всегда появляется в нужном месте в нужное время. На коне, в сверкающих доспехах, с мечом наперевес, и готов ради дамы войско вурдалаков раскидать. А в жизни все по — другому, чудеса случаются крайне редко, а фигня накрывает постоянно. Поэтому, как там люди говорят: «Не ждите чудес, чудите сами», и это точно обо мне.

Останавливаюсь на месте, как вкопанная, и с видом прозревшей, раскидываю руки в стороны. Пришло время воспользоваться знаниями актерского мастерства, если другого выхода нет, не зря я пять лет в школьном театре ведьм и кикимор играла.

— Стой рома! — ору я нечеловеческим голосом. А вместо того, чтобы отбиваться, наоборот, делаю шаг навстречу и хватаю за грудки ближе всего стоящую ко мне цыганку. — Вижу! — на моем лице все признаки сумасшествия: глаза закачены так, что одни белки видны, рот раскрыт, язык на волю вываливается, трясусь вся. — За твоим мужиком по пятам беда ходит, преследует! — предсказываю я, старательно обрызгивая ее слюной.

А она, не ожидав от меня ничего подобного и просто опешив, даже не вырывается, только слегка назад отклоняется и морщится. Я прислушиваюсь, похоже, от моего представления даже птицы, оторопев, чирикать перестали, главное, чтобы от разрыва сердца не сдохли.

Не позволив цыганке опомниться, я лезу руками ей в лицо, ощупываю, а заодно еще шумно ее обнюхиваю. — Проблемы с законом! Чую! Чую! — громко реву ей на ухо и отталкиваю от себя так, что она к остальным удивленным бабам летит, а я замираю с вытянутыми вперед ладонями. — Скоро! — выставляю указательный палец, и теперь таращу глаза так усердно, чтобы казалось — они сейчас из орбит вылезут. — Скоро его заберут! Точно! — добавляю, выдыхая.

А что, это правда, у всех цыган проблемы с законом, они же честно жить не могут, поэтому фиг прикопаешься к моим словам.

— Что ты несешь, чумная? — icro — то несмело выкрикивает из толпы, перебивая. А я, поняв, что публика не до конца поверила моему представлению, решаю, что шоу надо продолжать. Тем более в крови столько адреналина гуляет, теперь фиг меня заткнешь.

— Вижу! — снова меня охватывает тремор и я, подавшись вперед и силясь не заржать, начинаю раскачиваться в диком танце. А цыгане от меня шарахаются, и потихоньку друг к другу жаться начинают. — Вижу! Сына твоего скоро хворь накроет серьезная, непростая, — взявшись за горло, давлюсь и кашляю, изображая, что его ждет. А на лице цыганки, которой я так старательно судьбу предсказываю, ужас неземной застывает.

Вот, я опять в точку попала! И это совсем несложно было, потому что в большой цыганской семье хоть один, но сын всегда есть. А дети весной постоянно болеют, тем более цыганские, которые словно босоногие и голодные беспризорники по улицам шарахаются. Только, похоже, я немного переиграла, слишком уж черноглазая побледнела. Надо сбавить обороты, а то ненароком крякнется прямо тут, а мне потом отвечай.

— Но если начнешь по — людски жить, чужое добро брать перестанешь, то обойдется все! — реву я, поучая, и вздымаю ладони к небу. — Точно, вижу! — и тут же роняю руки вниз и голову на грудь, изображая, что совсем обессилела. А цыгане, вцепившись друг в друга, от меня задом пятятся, и одна даже икает.

— Она над нами издевается, — кто — то произносит полушепотом, но я все слышу.

Что, кому — то мало? Без проблем, я кураж поймала, аж самой нравится. Снова резко вскидываю голову и, растянув губы так широко, чтобы оскал вышел угрожающий, обвожу зрителей сумасшедшим взглядом.

— Ты! — тычу пальцем в толпу. Какая разница на кого указываю, бабы так скучковались, что любая подумает — я о ней говорю. — Скоро потеряешь молодость, волосы дымом покроются, а кожа буграми, — самая молодая из них в красно — желтом аляпистом длинном платье начинает неосознанно свою шевелюру ощупывать. А я, довольно скалясь, вот и очередная жертва, маню ее к себе пальцем. — Иди сюда, красавица, не бойся, я тебе седой волос вырву, но только знай — на его месте скоро новый появится, — произношу старческим скрипучим голосом, словно в меня кто — то вселился и, закинув голову назад, начинаю так страшно и громко смеяться, что самой не по себе становится.

Все, финита ля комедия!

Занавес!

Цыгане бросаются от меня врассыпную. И, по — моему, одна даже, удирая, крестится и громко вслух молитву читает.

— Какие мы слабонервные, — возмущаюсь я, смотря улепетывающим дамам вслед. — Как другим гадать, да чушь нести — так они первые. А как свою судьбинушку узнать

— обосрались все! — поправив на плече черную кожаную сумку и гордясь своим неподражаемым артистизмом, уверенным шагом топаю вперед.

Ладно, фиг с ними, надеюсь, моя выходка на пользу пойдет, и они хотя бы пару дней никого обирать не будут. Бросаю быстрый взгляд на симпатичные серебряные наручные часы. Сильно эти курицы меня задержали?