Zolian S. Conflict as a logico-semantic problem // Synopsis. – Yerevan, 1995. – Vol. 5: Encounter of cultures: From collision to dialogue. – P. 93–101.

Zolian S. New approaches to regional conflicts // Contrasts and solutions in the Caucasus. – Aarhus: Aarhus univ. press, 2000. – P. 112–118.

Zolyan S. Politico-legal approaches to the settlement of regional conflicts in Europe // Russian analitica. Human rights and rights of peoples. – Moscow, 2006. – Vol. 7: Special issue. – P. 47–62.

Штудируя Гегеля, Ильич, надо отдать ему должное, обратил, вслед за ним, внимание на фундаментальное противоречие, онтологически присущее мышлению исследователя. Это мышление отличает познавательная активность, стремление осмыслить и смоделировать, казалось бы, очевидную для него изменчивость (динамику) окружающего мира, но вместе с тем – неспособность делать это непосредственно, т.е. иначе, нежели с использованием установившихся и неизменных аналитических форм. «Что составляет всегда затруднение, так это – мышление, потому что оно связанные в действительности моменты предмета рассматривает в их разделении друг от друга» [Гегель, 1932, с. 242]. «Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого…» [Ленин, 1973, с. 233].

Иными словами, аналитическое разъятие природной взаимосвязи явлений, характеризующее всякую мыслительную деятельность, направленную на тот или иной внешний объект (даже если речь идет о самопознании), есть необходимый элемент мышления, предваряющий идеальный синтез, позволяющий выразить эту взаимосвязь в понятии. Это верно и для структурного описания предмета, и для понимания движения, т.е. изменения во времени его местоположения в некотором (условном) пространстве. Это тем более верно для описания принципиально более сложной природы взаимосвязей, выражающихся в представлениях о развитии, более того, эволюции, качественном усложнении структуры и функционала взаимосвязанных (природных) систем 21 .

Тем не менее и сегодня весь комплекс вопросов, связанных с изучением движения–изменения–развития, остается проблемной областью исследования. Эффективно развивающиеся современной наукой аналитические методы разъятия живого, огрубления, упрощения меняющегося объекта не предполагают последующего полноценного синтеза в соответствующем понятии. Причем это обстоятельство переживается сегодня позитивистской наукой совершенно безболезненно – ввиду утраты ею целостной перспективы научного познания 22 . Ограничиваясь этапом анализа, наука оказывается беспомощной в вопросах понимания природы меняющейся на глазах реальности и зачастую предпочитает «не замечать» этих изменений, интерпретируя их как «случайные флуктуации», возникающие в рамках монотонных поступательных трендов. Ярким примером этого может служить позиция большого числа современных представителей таких направлений экономической науки, как неоклассическая ортодоксия и неолиберализм, предпочитающих «не замечать» текущий глобальный финансовый и, шире, экономический кризис.

Между тем потребность в концептуализации перемен в социально-политической и экономической сферах становится сегодня одним из наиболее серьезных вызовов науке об обществе. Интенсивность сдвигов и новаций в них сейчас такова, что с полным основанием позволяет рассматривать развитие исторических, социально-политических и экономических процессов в рамках целостной мировой системы в одном ряду с другими интенсивно эволюционирующими системами (как правило, биологической природы). Общая характеристика таких систем – их способность к самоорганизации, что, в частности, создает для их исследователя трудноразрешимую задачу, поскольку, говоря словами И. Пригожина и И. Стенгерс, определение системы приходится «модифицировать в ходе ее эволюции» [Пригожин, Стенгерс, 2000, с. 172]. Проблемы и ограничения, обнаруживающиеся в ходе исследования систем подобного уровня сложности и изменчивости, выявляют существенные методологические лакуны соответствующих предметных дисциплин, неэффективность их понятийного аппарата для понимания природы происходящих в этих сферах эволюционных изменений…

Между тем, обращаясь к трудам мыслителей конца XVIII – начала XIX в., стоявших у истоков формирования методологии современной науки об обществе, мы обнаруживаем принципиально более фундаментальную постановку вопроса. Ими были намечены подходы, обладающие, помимо прочего, существенной предсказательной силой, предлагающие модели мирового исторического и социально-политического развития на столетия вперед. Правда, разумеется, ценою отказа от случайного и произвольного, выявляя лишь сущностное и необходимое.

Начнем с И. Канта, у которого можно найти важные для понимания характера исторического развития и определения его перспектив методологические идеи. Как известно, продолжая и критически развивая, переосмысливая традиции Просвещения, Кант выводит разум за рамки природной необходимости, более того – противопоставляет ей, понимая его как сверхприродное, сверхчувственное начало в человеке. Исследуя нетождественность и фундаментальные различия природного закона и закона нравственного, Кант отмечает, что в основе закона природы лежит причинность, тогда как в основе нравственного закона, формирующего человеческое поведение, лежат закономерности осуществления свободы, т.е. целеполагания и целедостижения, в совокупности составляющие его, как нравственного существа, субъективную телеологию. Философия истории Канта непосредственно проистекает из такого противопоставления природы и разума, которому соответствуют два возможных подхода к истории.

Один из них – это подход естественно-научный, или теоретический, подобный тому, с помощью которого изучаются закономерности и причинно-следственные связи природных явлений. В его основе лежат представления о том, что совокупной жизни человеческого рода, формируемой проявлениями отдельных и разнонаправленных, не имеющих согласованного плана человеческих воль, управляемых к тому же скорее не разумом, а инстинктом, тем не менее присущ закономерный характер. Так, в работе «Идея всеобщей истории во всемирно-гражданском плане» И. Кант пишет: «…Человеческие поступки, подобно всякому другому явлению природы определяются общими законами природы. История, занимающаяся изучением этих проявлений, как бы глубоко ни были скрыты их причины, позволяет думать, что если бы она рассматривала действия свободы человеческой воли в совокупности, то могла бы открыть ее закономерный ход; и то, что представляется запутанным и не поддающимся правилу у отдельных людей, можно было бы признать по отношению ко всему роду человеческому как неизменно поступательное, хотя и медленное, развитие его первичных задатков»; при этом, «…когда… отдельные люди и даже целые народы… каждый по своему разумению и часто в ущерб другим, преследуют свои собственные цели, то они незаметно для самих себя идут к неведомой им цели природы как за путеводной нитью и содействуют достижению этой цели, которой, даже если бы она стала им известна, они бы мало интересовались» [Кант, 1995, с. 423]. Более того, именно эта сохраняющаяся до настоящего времени неспособность человеческого рода в целом к разумному целеполаганию и обеспечивает возможность изучения его истории как естественного и закономерного процесса: «Поскольку нельзя предполагать у людей и в совокупности их поступков какую-нибудь разумную собственную цель, нужно попытаться открыть в этом бессмысленном ходе человеческих дел цель природы, на основании которой у существ, действующих без собственного плана, все же была бы возможна история согласно определенному плану природы» [там же, с. 424]. А вместе с тем она же позволяет рассчитывать на возможность «…беспорядочный агрегат человеческих поступков, по крайней мере в целом, представить как систему» [там же, с. 434].