Последующие события: экономический упадок (в России – прежде всего в результате необдуманной и разрушительной экономической реформы), социальные противоречия, разрушение традиционных связей и коммуникаций, нестабильность и кровавые конфликты в бывших советских республиках и в самой России – усиливали разочарование и смятение населения. Все это создало благоприятную почву для оживления русского национализма, создания искусственных моделей национальной идентичности или объединяющей идеи, возрождения традиционных, архаических представлений и ценностей в новых условиях.

Спору нет, распад советской империи был крайне болезненным процессом. Но правда и то, что какими бы тяжелыми ни были события 1991 г., они несравнимо менее разрушительны, чем Смутное время или ужасающий хаос Гражданской войны 1917–1923 гг. Конечно, другие времена – другие точки отсчета; СССР все-таки распался в конце XX в. Но если посмотреть на опыт других стран, то ссылка на новые времена не должна успокаивать.

Развал Югославии в те же годы обошелся ей в потери, по разным подсчетам, от 200 тыс. до 500 тыс. человек. Постсоветские конфликты (включая войну в Таджикистане, Азербайджане, Грузии, Молдавии, две кампании в Чечне и столкновения в Северной Осетии и Дагестане) в тот же период унесли около 250 тыс. жизней военнослужащих и мирных граждан. Но природа постсоветских конфликтов была иной, чем в Югославии. Они обусловлены поспешностью роспуска СССР, которому не предшествовали переговоры о постимперском устройстве, а также бездарной политикой российского руководства после 1991 г.

Если бы Москва попыталась силой воспрепятствовать обретению свободы народами СССР, масштаб катастрофы был бы совершенно иным. Первые грозовые раскаты в Вильнюсе, Риге, Тбилиси, Фергане, Душанбе, Баку в 1989–1991 гг. неминуемо вылились бы в ураган сокрушительной силы, губительный для России и, вероятно, для остального мира – ведь в тот момент в республиках имелись многие тысячи единиц ядерного оружия. Но даже если, не учитывая ядерный фактор, спроецировать на масштаб СССР число жертв в югославских войнах, мы получим ужасающую картину: минимум 3–4 млн. убитых и десятки миллионов беженцев, не говоря уже о разрушении материальных ценностей.

Скорее всего, так и случилось бы, если бы путч августа 1991 г. удался. Добавим к этому последствия массовых репрессий внутри страны, коллапс экономики и внешнюю изоляцию. Такова цена имперских амбиций в современном мире, таков миновавший страну кошмар утерянной сверхдержавы, призрак которой маячит за стенаниями коммунистов и националистов.

Крах советской системы произошел, к счастью, без массовых побоищ, революции и гражданской войны. Но одновременно предопределил длительное и противоречивое формирование нового общества и государства. В известном смысле идеологическое противоборство времен холодной войны переместилось внутрь России. Пролегает оно не по партийным линиям, не между праволиберальными реформаторами и левыми консерваторами. Схизма гораздо глубже и уходит истоками в два столетия российской истории, хотя 70 лет большевистского владычества, казалось бы, навсегда «закатали» этот раскол «в асфальт» катком репрессий и удушающего идеологического единодушия.

Одна принципиальная позиция в этой борьбе постулирует принадлежность России, при всей специфике ее исторического пути, к европейской цивилизации и культуре, что расценивается как непреходящая ценность. Для выхода из порочной спирали угнетения и хаоса России необходимо усвоить главную европейскую идею: отношение к государству не как к святыне, а как к более или менее работоспособной организации чиновников и выборных лиц, нанятых на службу обществу и каждому гражданину. Это диктует приоритетное внимание к внутреннему развитию страны, к демократизации политической системы, гарантиям неприкосновенности материальной и интеллектуальной частной собственности. Этим же определяется стратегическая ориентация на углубление многопланового сотрудничества прежде всего с передовыми демократическими странами мира: Евросоюзом, США, Японией, что не только не исключает, но предполагает укрепление отношений с постсоветскими соседями России, развитие взаимовыгодных связей с Китаем, Индией и другими неевропейскими странами (кстати, Запад развивает такие отношения с Востоком гораздо лучше Российской Федерации).

Принципиально иной подход основан на предпосылке имманентного отторжения Россией европейских ценностей. Он апеллирует к философии фетишизации государства и его всевластия, предполагает максимальный государственный контроль над экономикой и политической жизнью, первоочередную роль силовых ведомств (и поддержание постоянного ощущения угрозы безопасности). Здесь главная гарантия державного процветания – мудрый («истинно национальный») лидер, не дающий воровать чиновникам и заставляющий их радеть о благе народа. В основе такого подхода – представление о непреодолимых идеологических и геополитических противоречиях России и Запада. Единственную возможность сохранения российской цивилизационной идентичности его сторонники видят в противостоянии США и их союзникам, изоляции народа от западного влияния (глобализации).

Но если отслоить вековую шелуху любомудрия адептов «особого пути» («особистов»), окажется, что все сводится к тому, чтобы народ по-прежнему оставался дешевой рабочей силой и «пушечным мясом», обеспечивая правящей элите богатство и реализацию экспансионистских амбиций.

1990-е годы были периодом острой борьбы этих двух подходов за выбор модели дальнейшего развития России, а не просто противоборством реформаторов с противниками рыночной экономики (или, по иной версии, разграблением народного богатства «наймитами Запада» при противодействии «истинных патриотов»), как это обычно полагают. Тот кардинально важный для судеб России период был необычайно противоречив, и хотя о нем написаны библиотеки статей и книг, объективная оценка, видимо, будет дана не скоро.

Поэтому ограничимся замечаниями самого общего порядка. Если реформаторы, пришедшие к власти вместе с Ельциным в 1991–1992 гг., действительно желали построить в России эффективную рыночную экономику и политическую демократию (а некоторые из них, видимо, искренне к этому стремились), то они допустили как минимум три фундаментальные ошибки, которые впоследствии дорого обошлись стране.

Первая ошибка: реформаторы решили создать рыночную экономику как можно быстрее и любой ценой, надеясь, что на этом экономическом базисе все как-то само собой образуется и в экономике, и в политике. Отсюда «шоковая терапия» и «обвальная приватизация» (разовый отпуск цен, ваучерная приватизация, залоговые аукционы и пр.), которые привели к стремительному обнищанию большинства населения, вызвали взрыв общественного возмущения реформами и принесли оглушительную победу на выборах в Думу в 1993 г. (кстати, самых честных в современной истории страны) коммунистам и националистам.