Брат Соллис потянулся и встал, двигаясь практически бесшумно. И замер, увидев полураздетую Давоку, а в её объятиях принцессу Объединённого Королевства.

— Королева замёрзла, — сказала ему Давока. — Собери ещё дров.

К утру Лирна была в состоянии разве что с трудом ковылять за Давокой. Они спустились в долину и пошли дальше на север. Принцесса смущённо заметила, что Давока замедлила шаг и постоянно оглядывается, словно боится, что Лирна свалится замертво. Смолену и Иверну по очереди приходилось помогать принцессе перебираться через ручьи и чуть ли не тащить на себе, настолько ей было плохо. Да и останавливались они теперь куда чаще. Во время коротких, но таких желанных передышек Давока и Соллис пытались накормить её вяленой говядиной или хоть финиками, но Лирна совершенно потеряла аппетит.

— Она должна отдохнуть, желательно под крышей. Нельзя заставлять принцессу идти дальше, — сказал вечером Смолен. В его голосе отчётливо сквозила паника, глаза горели нехорошим огнём.

— Не надо решать за... — начала было Лирна, но приступ кашля заставил её замолчать.

Давока вопросительно посмотрела на Соллиса. Брат-командор неохотно кивнул.

— В двух-трёх милях отсюда, — Давока ткнула копьём на восток, — есть деревня. Укроемся там.

— А это безопасно? — прохрипела Лирна, но по настороженному взгляду Давоки, который она заметила прежде, чем та отвернулась, все стало ясно без слов.

Деревня состояла из нескольких дюжин каменных домов, окружённых крепкой стеной. Она располагалась на вершине грушевидного холма над широкой долиной, по которой бежала на юг быстрая речка. Давока привела их к путевому камню у подножья холма, откуда вверх, к воротам в стене, уходила посыпанная крупным гравием дорожка. Перевернула копьё, уткнув наконечник в землю, и встала в ожидании.

— Какой клан здесь живёт? — поинтересовался Соллис.

— Серые Соколы. Заклятые враги мерим-гер. Из их деревень вышло много сентаров.

— И ты думаешь, они нам помогут? — спросила Лирна.

— Я думаю, они не станут оспаривать решение Горы.

Прошёл почти час, прежде чем ворота распахнулись. Оттуда выехало человек тридцать верхом на пони, они галопом начали спускаться с холма.

— Не прикасайтесь к оружию, — предупредила всех Давока, глядя на приближавшихся лонаков.

Не доезжая до путешественников, всадник, скакавший в авангарде, придержал пони и поднял руку, останавливая кавалькаду. Это был дородный мужчина в безрукавке из медвежьей шкуры и чуть ли не весь целиком покрытый татуировками: лоб, шею и руки украшал вихрь непонятных символов. Такого Лирне видеть ещё не доводилось. Предводитель молча, с бесстрастным лицом рассмотрел путников, затем рысью подъехал к Давоке. С пояса у него свисали дубинка и топорик.

— Приветствую тебя, Служительница Горы, — произнёс он.

— А я — тебя, Альтурк, — ответила та. — Я прошу убежища в твоём доме.

Здоровяк направил пони туда, где, привалившись к походным мешкам, сидела Лирна. Принцесса чувствовала напряжение братьев и Смолена: те едва крепились, чтобы не выхватить мечи.

— Ты — королева мерим-гер, — сказал мужчина на вполне сносном наречии Королевства. — Я слышал, ты ранила Лже-Малессу, но теперь вижу, что это ложь. — Он склонился в седле, его тёмные глаза сверкнули. — Ты слишком слаба.

Лирна по возможности выпрямилась и, подавив приступ кашля, ответила по-лонакски:

— Я ранила её. Дай мне нож, я и тебя раню.

Что-то промелькнуло в его лице, он дёрнулся, крякнул и повернул пони к деревне.

— Дверь моего дома всегда открыта для Служительницы Горы, — сказал он Давоке и пустил пони галопом.

— Ты хорошо держалась, королева, — с уважением произнесла Давока.

— Вместе с историей дипломатия была моим любимым предметом, — усмехнулась Лирна. После чего её стошнило, и она упала в обморок.

«Отец Мира, молю тебя, не отрекайся от любви к жалкой грешнице».

Рива выбрала себе комнату на самом верху. Даже не комнату, а скорее чердак, где в крыше, заменявшей потолок, зияла внушительная дыра, которую ей пришлось кое-как заделать досками. Она сидела на парусиновой койке — единственном предмете мебели — и точила нож. Внизу Тёмный Меч спорил со своей сестрой. Точнее, это она громко и сердито спорила с ним, а он отвечал ей мягко и спокойно. Рива даже и представить не могла, что Алорнис способна так разозлиться. Быть доброй, щедрой, смеяться бедам в лицо — сколько угодно. Но кричать от злости?

Подвыпивший менестрель распевал в саду куплеты, как обычно делал это по вечерам. Песенка была Риве незнакома: какая-то глупая сентиментальщина о деве, ждущей любимого на берегу озера. Она надеялась, что присутствие публики охладит его страсть к кошачьим концертам, однако интерес группки зевак, пялившихся с открытыми ртами из-за алебард дворцовой стражи, только подстегнул Алюция. До Ривы донёсся его голос:

— Спасибо! Спасибо, друзья! Артист не может жить без публики!

Ещё небось и поклонился в ответ на несуществующие аплодисменты.