— Легко тебе говорить, брат! — послышался крик Алорнис. — Конечно, ведь это не твой дом!

Хлопнула дверь, по лестнице застучали каблуки. Рива с тоской посмотрела на чердачную дверь. «И чего я не выбрала комнату с замком?»

Она не отрывала глаз от ножа, методично водя лезвием по бруску. Он прекрасен — лучший из тех, что у неё были. Священник говорил, что лезвие вышло из-под руки азраэльца, но это ничего. Отец Мира не питает ненависти к азраэльцам: напротив, это их ересь заставила возненавидеть его. Ей же нужно постоянно заботиться о ноже и хорошенько его точить, ибо он потребуется для того, чтобы совершить благое дело...

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Алорнис.

— Ты об этом знала? — требовательно спросила она.

— Нет, но теперь знаю, — ответила Рива, продолжая точить нож.

Алорнис глубоко вздохнула, пытаясь справиться с гневом, и принялась ходить по комнате, сжимая и разжимая кулаки.

— Северные пределы! Что, скажи на милость, я буду там делать?

— Тебе понадобится шуба, — заметила Рива. — Я слышала, там холодно.

— Не нужна мне никакая паршивая шуба! — Алорнис остановилась у окошка с треснутым стеклом, вырезанного в покатой крыше, и снова вздохнула. — Извини. Ты тут ни при чем. — Она села рядом с Ривой и похлопала её по коленке. — Ещё раз извини.

«Отец Мира, молю тебя...»

— Он просто не понимает, — продолжала Алорнис. — Вся его жизнь — от одной войны до другой. Ни дома, ни семьи. А для меня уехать означает оставить здесь свою душу. — Со слёзами на глазах она повернулась к Риве. — Ты-то хоть меня понимаешь?

«Домом мне был сарай, где священник избивал меня, если я неправильно бралась за нож».

— Не-а, — ответила Рива. — Это всего лишь кирпичи и цемент. Точнее, кирпичи, вываливающиеся из старого цемента.

— Ну и пусть. Это мои кирпичи и мой цемент. Спасибо Ваэлину, после стольких лет теперь они действительно принадлежат мне. И он тут же требует, чтобы я все это бросила.

— А что ты будешь делать с этими руинами? Дом большой, а ты... не очень.

— Ну да. — Алорнис улыбнулась, опустив взгляд. — Знаешь, у меня была идея, вернее — мечта. Многие, как и я, хотели бы научиться тому, что умеет мастер Бенрил, приобщиться к знаниям его ордена, но из-за пола или религиозных взглядов не могут пойти к нему в ученики. Я надеялась, что, если сама получу знания, этот дом станет тем местом, где такие люди смогут учиться.

Рива глядела на руку Алорнис, лежавшую на её бедре, ощущала сквозь тонкую ткань тепло, которое грело кожу... Она вложила лезвие в ножны и встала с кровати. «Отец Мира, не отрекайся от любви к жалкой грешнице». Подошла к заляпанному грязью окошку и стала смотреть на костры, разведённые толпой за оцеплением. «Дурная пена на мутной волне Веры» — так назвал их Алюций, продемонстрировав неожиданную мудрость.

— С каждым днём их все больше, — произнесла она. — Два дня назад было всего полдюжины, а сейчас — почти шесть десятков. Все они ищут поддержки твоего брата или хотя бы его приветствия. Какое-то время они ещё потерпят, потом его молчание начнёт их злить. И когда он уедет, их гнев обрушится на тебя.

Алорнис приподняла брови и хмыкнула:

— Иногда ты кажешься такой взрослой, Рива. Даже взрослее Ваэлина. Вы слишком много времени провели вместе.

«Это точно». Слишком долго она уже ждёт, когда же он исполнит свою часть сделки. Слишком долго сдерживается, обманывая себя: говорит, что должна научиться лучше владеть мечом, больше узнать, чтобы обернуть эти знания против него, когда придёт время... Ложь слишком затянулась. С каждым днём любовь Отца уходит все дальше, а во сне является священник и кричит, брызжа слюной, совсем как в тот раз, когда он избил её до полусмерти: «Грешница! Я знаю, что за мерзость скрывается в твоём сердце! Я видел её. Грязная, забывшая Отца грешница!»

— Твой брат прав, — сказала она Алорнис. — Ты должна уехать. Уверена, там тоже найдутся те, кто захочет у тебя учиться. А ещё говорят, на севере полно чудес, так что тебе будет что порисовать.

Алорнис посмотрела на неё долгим взглядом, на лбу появилась морщинка.

— Ты с нами не пойдёшь, так?

— Не могу.

— Почему? Сама же сказала, там много чудес. Давай поищем их вместе.

— Я просто не могу. Я... должна тут кое-что сделать.

— Кое-что? Это как-то связано с твоим богом? Ваэлин говорил, что твоя преданность Отцу беззаветна, но я до сих пор не слышала от тебя ни слова об этом.

Рива хотела было возмутиться, но тут же поняла, что это так и есть. Она никогда не говорила с Алорнис о Его любви, о радости, которую Он дарит ей, которая питает все её устремления. «Почему?» Ответ пришёл скорее, чем она сумела прогнать непрошеную мысль. «Потому, что тебе не нужна любовь Отца, когда ты рядом с ней».

«Грязная, забывшая Отца грешница!»

— Смотри, долина так широка, но братья с тобой, и ноша легка... — затянул во дворе новую балладу менестрель. Рива бросилась к окну, с трудом распахнула заевшие створки и заорала в темноту:

— Да заткнёшься ты или нет, никчёмный пьянчуга?!

Алюций замолчал, а толпа благодарно залопотала что-то неразборчивое.

— Завтра мы уезжаем, — мягко произнесла Алорнис.

— Я вас немного провожу. — Рива натянуто улыбнулась. — Твой брат должен сдержать обещание.

Король обеспечил их лошадьми и деньгами. Целым мешком денег, если начистоту. Часть монет Аль-Сорна вручил Риве.

— Священные искания — дело затратное, — сказал он с улыбкой.