Сражение, казалось, завершилось так же быстро, как началось. Уцелевшие сентары сложили оружие, а Серые Соколы, спешившись, прикончили раненых. Альтурк с окровавленным топором за поясом и перепачканной в крови дубиной в руках подъехал к Лирне и её спутникам. Рядом с ним был и тот самый молодой парень, которого принцесса видела в хижине.

— Приветствую тебя, королева. Ты не ранена? — спросил вождь.

— Нет, — помотала головой она. — Теперь я дважды в долгу перед тобой, талесса. Однако с твоей стороны было опрометчиво не поставить нас в известность о своих намерениях.

— Какая ж ловушка без приманки? — Губы Альтурка чуть скривились, и непонятно было, улыбка это или гримаса презрения.

Внезапно со стороны усеянного телами поля битвы послышался гневный крик, и Лирна увидела, что Давока тащит к ним связанную пленницу, обмотав верёвку вокруг её шеи.

— Заберёшь её на Гору? — спросил Альтурк, когда Давока рывком вытащила сестру в центр круга. Лирна не без удивления услышала в его голосе скрытое беспокойство.

— Её будет судить Малесса, — ответила Давока.

— Я видел, как она убила пятерых мужчин. — Взгляд вождя вперился в покрытое шрамами лицо девушки. — Я требую её по праву крови.

— Ты несколько припозднился с требованиями, — отрезала Давока, покосившись на молодого воина рядом с Альтурком. — К тому же тебя ждёт собственный суд.

— Твоя правда, — мрачно кивнул вождь, и тень пробежала по его лицу.

— Но отец... — нахмурился парень.

Дубина Альтурка стукнула того по виску, и парень свалился как подкошенный. Вождь кивнул двум находившимся неподалёку воинам:

— Связать этого предателя. Вечером будем его судить.

У Давоки был глубокий порез на плече, который Соллис обработал и умело забинтовал. Пока он занимался раной, воительница потягивала настойку красноцвета и шипела от боли, стискивая зубы. Они расположились на равнине вместе с воинами клана Серых Соколов. Последние казались подавленными, а не ликующими в честь победы: у костров не слышалось ни песен, ни радостных возгласов. Причина этого стояла на коленях со связанными руками и склонённой головой перед костром Альтурка: сын ожидал приговора отца. Парень бушевал в течение многих часов, пока солнце не склонилось к закату и тени не удлинились. Он кричал, обзывая и оскорбляя своих бывших соплеменников:

— Вы предали лонакхим... сделали нас рабами мерим-гер... открыли для них границы, вскоре они заберут все, ради чего мы сражались... они осквернят нас... ослабят... превратят в таких же, как они сами... Лже-Малесса... её слово больше не отражает волю богов...

Никто не пытался заставить его замолчать или наказать за богохульство. Они позволили ему кричать до изнеможения, не обращая внимания на его слова. «Предатель», — подумала Лирна.

— А как ты узнала, что это он нас предал? — спросила она Давоку, когда Соллис закончил бинтовать рану.

— Так же, как и его отец. Никто больше не слышал о том, куда мы направляемся. — Она бросила взгляд на свою пленницу, которую для надёжности привязали к вбитому в землю колу. Шрам от подбородка до брови, которым девушку наградила Лирна, краснел в мерцающем свете костра. Она так и не произнесла ни слова, только молча падала на землю, когда они останавливались, а на лице её отражалась лишь лёгкая досада и ни капли страха.

Когда взошла луна, Альтурк поднялся, взял в руки дубинку и подошёл к сыну. Серые Соколы подтянулись поближе. Вождь воздел руки.

— Призываю вас, братья по оружию, стать свидетелями моего суда, — провозгласил он. — Этот проклятый выродок был когда-то моим сыном, но он предал нас. Он отрёкся от слова Горы, позволял себе кощунственные речи. Лонакхим так не поступают. Мы будем его судить.

Раздались возгласы одобрения, воины собрались вокруг в напряженном ожидании. Альтурк подошёл к сыну вплотную. Однако вместо того, чтобы ударить парня, он отбросил свою дубинку и опустился рядом с ним на колени.

— Но если судить его, то надлежит судить и меня, ибо виной всему — моя слабость. Слабость, заставившая вымолить его жалкую жизнь, когда он валялся, побеждённый ничтожнейшим из мерим-гер. Слабость, побудившая меня вернуться в свой клан, но при этом бесстыдно утаить его грех. Я молил за его жизнь, словно слабейший из мужей, и вот получил по заслугам — единственную награду, которую заслуживает слабость. Я, Альтурк, талесса Серых Соколов, прошу вашего суда.

На миг Лирне показалось, что все это — не более чем спектакль и показное смирение вождя, однако нарастающий ропот недовольства и замешательства среди воинов свидетельствовал, что театром тут и не пахло. Альтурк говорил искренне. Он действительно хотел, чтобы его судили.

Вперёд выступил пожилой воин — невысокий и тонкий, как хлыст. Судя по тому, как все стихли, когда он поднял свою дубинку, он пользовался большим уважением среди соратников. Воин смотрел на коленопреклонённого вождя с оттенком сожаления.