Я с ужасом посмотрела на его нос, уже ожидая увидеть там вместо него собачью какашку, но…

Влад смеялся.

— Тролль! — обиделась я. Выскочила из машины и почти побежала к подъезду.

— Леся! Подожди!

Я ускорила шаг. И совершенно забыла о замерзшей луже возле скамейки… Поскользнулась, взвизгнула и непременно грохнулась бы затылком об асфальт — если бы не Влад. Он каким-то образом успел подхватить меня и поставил обратно на ноги.

— Это ты виноват! — заявила я, поворачиваясь к Разумовскому. Нос у него уже начинал распухать…

— Конечно, — величественно кивнул Влад. — Именно я сотворил тут эту замёрзшую лужу. Разлил, как Аннушка подсолнечное масло. Какой коварный план, да?

— Тролль, — вновь буркнула я, но на этот раз не стала убегать. Не хватает ещё шею себе сломать… Осторожно зашагала к подъезду.

А Влад шёл за мной…

Дома на меня опять напало отчаяние. И растерянность.

Я даже на несколько мгновений забыла, что Разумовский тоже вошёл в квартиру. Металась по ней туда-сюда, полностью потерявшись…

Пока он не сгрёб меня в охапку и не усадил на диван в гостиной. Сел рядом, обнял и прижал к своей груди.

Я больше не могла кричать.

Зато я могла плакать. Беззвучно…

— Знаешь, Лесь, когда я был маленьким, и мой отец ещё был жив, он сказал мне одну странную вещь.

— Какую? — прошептала я, украдкой вытирая слёзы о рубашку Влада.

— Он сказал, что любая ситуация может быть одновременно и хорошей, и плохой. Мне тогда было девять, Лесь. И я думал, добро — это что-то абсолютное. И зло тоже. Как Кощей Бессмертный и Змей Горыныч.

А потом папы не стало, и я вырос. И понял, что он был прав. Сейчас ты плачешь, Лесь… А ведь я хотел, чтобы ты радовалась. Радовалась за шанс для своих родителей. Я хотел, чтобы ты не надрывалась, чтобы из твоих глаз исчезло отчаяние. А ты плачешь.

— Я радуюсь. Просто…

— Я знаю, Лесь. Просто всё, что было для тебя так сложно, для меня оказалось очень легко. Но ты посмотри на это с другой стороны.

Он поднял моё лицо, осторожно погладил по мокрой щеке.

— Я не хочу, чтобы тебе было тяжело, Леся. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И я сделал для тебя то же самое, что ты делала для своих родителей. Ты ведь тоже хотела, чтобы они были счастливы, разве нет?

— Хотела, — прошептала я, глядя в серьёзные тёмные глаза Влада. Люблю…

— А ещё я хотел, чтобы ты меня простила. За то, что я сделал тогда… и что говорил. Я очень жалею, Лесь.

Я всхлипнула.

— Ненавижу тебя, Разумовский.

— Неправда. Ты меня любишь.

— Одно другому не мешает, — пробурчала я, и Влад засмеялся.

В какой момент я простила его? Не знаю. Но точно не тогда, на диване, а гораздо раньше. И не утром, когда увидела его возле нашего подъезда. И не в ту ночь, когда кричала на него по телефону…

А в то мгновение, когда он наконец поцеловал меня, я вдруг подумала…

Если бы мои родители не заболели, я никогда не встретила бы Влада. Совершенно чудовищная мысль…

С одной стороны — большая беда, а с другой — великое счастье.

Наверное, так устроен мир.

И наверное, в этом и есть та самая высшая мудрость, понять которую дано не каждому…

На следующее утро я проснулась от поцелуя. Такого знакомого поцелуя…

Я не стала ничего говорить. Обняла изо всех сил, притянула к себе, прижалась щекой к щеке.

— Влад… — прошептала таким до безобразия счастливым голосом, что даже если у Разумовского и были какие-то сомнения относительно собственного безобразного поведения с утра пораньше, после этих слов они должны были полностью развеяться.

— А у меня есть план, — засмеялся он, откидывая одеяло в сторону и начиная ласкать моё ещё сонное тело. — Точнее, учебная программа… по обучению тебя плохому… Мы пока не весь курс прошли…

— Изверг… Холодно же…

— Я сейчас согрею…

Ночнушка поползла вверх, а сам Влад — вниз. Осыпал поцелуями мои бёдра, развёл ноги… Коснулся губами клитора, потом провёл по нему языком.

Я охнула.

— Я кое-что должен тебе, помнишь?

Я не помнила. Но какая разница?

Губами и языком он ласкал чувствительный бугорок, а пальцами медленно проник в меня, нажал на какую-то точку внутри, и я еле слышно застонала. Внизу живота разгорался пожар…

— В квартире никого нет, кроме нас, Лесь. Кричи, если хочешь…

— Я тебя хочу, — прошептала, притягивая его ближе к себе и ощущая, как осторожно и ласково язык скользит по моим половым губам. — Тебя…

— Ты наконец научилась говорить пошлости…