ПЁТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой человек, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек, мещанин — к такому-то как раз лучше не подступать, с таким шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, незаметные и определяют твою судьбу — не ты ли, Мотин, жаловался?

МОТИН: Слушай, хватит…

ПЁТР: Максим так и сказал — мол, оставь его, доиграешься.

САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого Максима, будто на учителя?

МОТИН: Как дети малые — что Пётр, что Василий! Носятся, как с писаной торбой, с этими алкашами, носятся…

ПЁТР: Но они действительно нам что-то… Кое-чему научили…

САМОЙЛОВ: Чему?

ПЁТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?

МОТИН: Знаю, я ж тебе «Введение в дзен-буддизм» давал!

ПЁТР: А ты находишь, что Максим и Фёдор часто себя ведут как бы…

МОТИН: По дзену?

(Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий улыбается).

ПЁТР: А что?

ЖИТОЙ: А то, что нам пора выпить!

(Разливает).

МОТИН (Самойлову): Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?

ПЁТР: Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расскажу. У дома, где Максим с Фёдором живут, лежит пень, такой круглый, и Фёдор, проходя мимо, каждый раз говорил: — Во! Калабаха! Я однажды ему — Что ты всякий раз это говоришь? Я давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим — он с нами шёл, показывает мне кулак и говорит: — А это видел?

(Все смеются).

МОТИН: Всё?

ПЁТР: Да, всё.

(Всеобщий смех).

МОТИН (разводит руками с уважительной гримасой): Да, это не для слабонервных…

ПЁТР: А чего ржать?

(Смех, было утихший, усиливается).

ПЁТР: Эх!..

ЖИТОЙ: Ну, я так скажу, год не пей, а тут сам Бог велел!

(разливает).

ПЁТР: Так что по-вашему хотел сказать Максим этой фразой? Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что хотя я много раз, к примеру, видел кулак Максима, он может явиться совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы ни было оно привычно, должно приковывать наше внимание неослабно; ведь всё может измениться, всё меняется — а мы в плену догматизма. Это внимание ко всему и выражал Фёдор, так неотвязчиво на первый взгляд обращающий внимание на калабаху. Он вновь и вновь постигал её.

(Пауза).

САМОЙЛОВ: Это, что называется, высосано из пальца.

ВОВИК: Нет, это всё, конечно, интересно, но вряд ли Максим это имел ввиду, когда показывал кулак.

ВАСИЛИЙ: Каждому своё. То есть, каждый понимает, как ему дано.

МОТИН (зло): Ой! Ой! Ой!

ПЁТР: Да, но не в этом дело. Что значит, не имел в виду? Максим и Фёдор, конечно, все делают интуитивно…

МОТИН: Прошу, хватит!

ВОВИК: Нет, дай досказать-то!

ПЁТР: …но они тоже всё-таки понимают, что делают. Вот другой случай. Я заметил, однажды, что Фёдор, отстояв очередь у ларька, пиво не берёт, а отходит.

ЖИТОЙ (поражённый): Зачем?

ПЁТР: Вот я и спросил: зачем? Тем более, что потом Фёдор снова встаёт в очередь. И тогда Фёдор мне ответил: «Чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить его до конца.»

(Ухмылки).

САМОЙЛОВ: Ну, это вообще идиотизм.

ЖИТОЙ: Я что-то не врубился. Давайте выпьем!

(разливает).

ПЁТР: Ну, эту фразу — чтобы творение осталось в вечности, не нужно доводить до конца — я ему сам когда-то говорил. Известный принцип, восточный. В Китае, например, когда, строили даже императорский дворец, один угол оставляли недостроенным. Так и здесь. Фёдор, прямо говоря, человек не очень умный, не слишком большой — где ему исполнить этот принцип? Только так, на таком уровне. Он даёт понять, что и в мелочах необходимы высокие принципы. Это самое трудное… Конечно, здесь оно выглядит юмористически, но этим тем более очевидно. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип применил — одно дело не довести творение до конца, прервать где-то вблизи совершенства, а другое дело вообще его не начать, остановиться на подготовительном этапе, — стоянии в очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что не за всякий принцип и не всегда следует хвататься. А ещё это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только ржать и умеют!

САМОЙЛОВ: Ну, брось, брось, чего ты разозлился…

МОТИН: А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может, хватит?

ВОВИК: Да что вы… Ладно…

ЖИТОЙ: Ребята, бросьте! Вовик, ты допьёшь когда-нибудь?!

ВАСИЛИЙ: Вовик, тебе уже хватит, по-моему.

МОТИН: Эй, Самойлов! Плёнка кончилась давно! Ставь на другую сторону.

САМОЙЛОВ: А что там?

ПЁТР: Эллингтон.

САМОЙЛОВ: А другое что-нибудь есть?

ВАСИЛИЙ: Да оставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину). Ну, как у тебя с работой?

МОТИН: Пошёл ты в задницу со своей работой.

ВОВИК: Нет, а интересно это Фёдор…

ЖИТОЙ: Пётр! Ты куда стопку дел? А, дай-ка, вон она у магнитофона.

(Самойлов ставит плёнку на другую сторону и увеличивает громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами).

ПЁТР (как бы про себя): Вы не понимаете простой вещи. Как Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на идее разумного понимания. Вот Максим и Фёдор… Ну, между нами, люди глупые…

МОТИН (саркастически): Да, не может быть!