А также множество других ДУХОВ, вплоть до ДУХОВ ЗРИТЕЛЕЙ В ТЕАТРЕ.

Причудливую картину отношений всех этих духов трудно описать.

Некоторые духи видят всех или почти всех остальных духов, некоторые — только часть, некоторые — только себя, а есть духи, которые и в собственном существовании не уверены. Забавно, что иные из духов видят у себя, да и у остальных, пожалуй, только отдельные части тела, например, кулак, которым и лупцуют по чему ни попадя. Столь же неприятны духи, которые вообще ничего не видят — они бодро разгуливают по сцене, пребольно толкая остальных.

Несмотря на сумятицу и гвалт, видно, что в центре внимания многих духов находятся спящие Максим и Фёдор. Кто смотрит на них с презрением, кто — с негодованием, кто с жалостью, кто — со смехом, кто — с пониманием, кто — с любопытством, ну и по-всякому. Дух Максима и Дух Фёдора смотрят с неопределённым выражением.

Второй план сцены начинает постепенно погружаться в темноту. Духи по одному исчезают, шум стихает. Последними исчезают Духи Максима и Фёдора. В наступившей тишине слышны их последние малопонятные реплики:

Дух Максима: Он просыпается…

Дух Фёдора: Но нем…

Второй план в темноте. Фёдор поднимает голову. Жёлто-зелёный занавес опускается, однако прежде чем он совсем скрыл сцену, видно, как Фёдор тянет руку к бутылке.

Илья Давидович Кобот с одной стороны не любил соседей Максима и Фёдора, даже писал на них заявления, что Фёдор по ночам кричит, что водят собутыльников, писают в коридоре и на кухне. Но с другой стороны, говорят, что бывают соседи и похуже этих… Фёдор, такой горемычный, не нахамит, а Максим, хоть и строгий будто командир, да всё спит больше.

Как-то вечером Кобот сидел у них в гостях, пил чай надо же иногда посмотреть, как люди живут. Да вот тоже выбрал, на кого смотреть! С самого начала лучше было уйти, с самого начала ругань у них пошла — то Максим Фёдора изругал, зачем вермута купил, когда в магазине портвейн есть, потом опять изругал, зачем Фёдор с пивом балуется — у бутылки крышку открывает и снова пришпандоривает.

Ещё в тот вечер Фёдор во все фразы вставлял какое-то мерзкое слово, которому его научил ученик Василий, — слово «пантеизм»; ну например: «Что, нальём ещё пантеизму?» — про вермут, или: «Пантейшно я нынче пивка купил!» Кобот специально вышел посмотреть — в энциклопедическом словаре этого слова — нету!

Вот так посидели, молчали в основном, и вдруг дверь открывается — и на пороге стоит милиционер.

Причём кто ему дверь открыл входную? Илья Давидович очень, конечно, напугался, но всё-таки ясно, что не за ним же пришли, за Фёдором вернее всего. Максим и так был злой, а тут аж чёрный весь стал — тоже на Фёдора подумал: «Ну, жопа, доорался по ночам!» Сам Фёдор как-то не сориентировался: «Это чего, чего он тута?…»

Милиционер обвёл всех мрачным взглядом, особо задержался на Фёдоре и спросил:

— Который тут Кобот?

Сердце у Ильи Давидовича больно застучало, а всего мучительнее было стеснение перед Максимом и Фёдором, которые, пьянь политурная, ещё и смотрят с сочувствием.

— Я… Кобот…

— Ну, здравствуй, Кобот, — после паузы сказал милиционер, снимая фуражку.

— Здрасьте…

Илья встал и вытянул руки по швам. Максим взял со стола пару бутылок вермута и поставил на пол. Милиционер перевёл испытывающий взгляд с Кобота на Максима:

— А вы тоже здесь проживаете?

— Здеся, — спокойно ответил Фёдор. — Пантейшно.

— Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду. Пужатый Александр Степанович.

От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошёл к двери, не замечая удивлённого взгляда милиционера.

— Что он, больной, что ли? — спросил Пужатый.

— Жопа, — не сразу ответил Максим и выпил полстакана вермута.

Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-свойски, точнее, в первый же день. На утро, когда Кобот ставил чайник, в коридоре послышался задорный свист, и на кухню в одной майке вышел Пужатый.

— Здорово! — громко сказал он.

— Доброе утро, — ответил Илья Давидович. Эту фразу он заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру — знал, что очень растерялся после вчерашнего, не сразу сообразит, что сказать.

— Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?

Кобот покраснел, не зная, как ответить.

— Чего ты всё время мнёшься?

Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получалось. Пужатый зажёг газ на своей конфорке, поставил чайник и, сев на табурет, стал следить за Коботом.