Эти правила, как можно будет увидеть, соответствуют демократическому порядку, или уравниванию, которое преобладает в третьих местах. Кажется, что там все говорят точно отведенное им количество времени и что от каждого ожидают участия. Чистая социальность в той же мере имеет свою каноническую форму, что и любой другой вид общения, и данный стиль разговора является воплощением этой формы. В отличие от корпоративного пространства, где статус диктует, кто, когда и как много имеет право говорить и кто, когда и насколько может подшучивать и над кем, третье место, используя описанную манеру общения, в равной мере вовлекает всех собравшихся. Даже острословы должны воздержаться от доминирования в разговоре, поскольку все собрались для того, чтобы самим порассуждать и послушать.

Подчеркивая большую важность стиля, чем словаря, разговор в третьем месте также вносит вклад в процесс уравнивания. В ходе исследования общения в клубах английского рабочего класса Брайан Джексон был поражен красноречием простых рабочих, когда они говорили в привычном и комфортном для себя окружении [57] .Он с удивлением слушал, как рабочие говорят с «чувством и толком» шекспировских актеров. Я наблюдал схожий артистизм среди фермеров и других рабочих людей в сообществах Среднего Запада, которые могли строфу за строфой драматически декламировать поэзию, сводить выступления местных выскочек к существу предложений или убедительно и красноречиво высказываться против укрупнения школ.

В Санта-Барбаре есть таверна под названием «Кафедра английского», хозяина которой выгнали с кафедры английского языка местного университета по причинам, которыми августейший орган так и не счел нужным поделиться. Большую часть своей взрослой жизни хозяин таверны провел, слушая разговоры. Он слушал на семинарах, лекциях, в офисах и коридорах различных отделений изучения английского языка. Но таверна, как он обнаружил, была лучше: она была живой. «Послушайте этих людей, – говорит он о посетителях. – Вы когда-нибудь прислушивались к разговорам в подобных местах? …И каждый из них заинтересован в том, о чем говорится. Вот здесь – настоящая исследовательская работа» [58] . В момент откровенности бывший президент профессиональной ассоциации представителей одной из социальных наук рассказал аудитории, что, по его опыту, большинство кафедр на самом деле «лишают своих студентов остроумия». Владелец «Кафедры английского» сделал то же открытие. В противоположность этому третьи места являются настоящей гимназией [59] для остроумия.

Преобладающее значение разговоров для третьего места также очевидно обнаруживается в том вреде, который может ему принести зануда. Те, кто имеет презрительную репутацию зануды, заслужили ее не дома и не на рабочем месте непосредственно, но почти всегда – в местах и при случаях, предназначенных для общения. Там, где люди ожидают от разговора большего, они соответствующим образом дают отпор тем, кто злоупотребляет разговором, «убивая» тему неуместными замечаниями или занимая больше положенного времени на высказывание. Характерно, что зануды говорят громче остальных, замещая остроумие и содержательность громкостью речи и многословием. Их неумение добиться желаемого эффекта лишь усиливает их требования к вниманию со стороны группы. Разговор – это оживленная игра, а зануда, неспособный «забить гол», но и не желающий передать пас другому, «держит мяч».

Зануды – бич общения и проклятие для членов клубов. Относительно их Джон Тимбс, плодовитый летописец английской клубной жизни, однажды привел совет бывалого и мудрого члена клуба: «Прежде всего, клуб должен быть большим. У всякого клуба должны быть свои зануды, но в большом клубе вы можете от них отделаться» [60] .Иметь в клубе одного или больше зануд в качестве «официальных членов» – незавидная перспектива, которая, однако, предполагает дополнительное преимущество инклюзивных [61] и неформальных мест перед формальным и эксклюзивным клубом. Сбежать от зануд в первом случае намного проще.

Лучшее качество разговора в третьем месте также объясняется его темпераментом. Он более энергичный, чем в других местах, менее замкнутый и с большей охотой поддерживается участниками. В сравнении с речью в других местах разговор в третьем месте более драматичен, чаще сопровождается смехом и упражнениями в остроумии. Характер речи имеет эффект воспарения над материальным миром, который Эмерсон однажды проиллюистрировал случаем с пассажирами двух дилижансов, следующих в Париж. У одной группы не получилось завязать разговор, тогда как другая быстро в него погрузилась. «Первые по прибытии рассказывали всей компании о печальных происшествиях, ужасной грозе, опасностях, страхе и темноте. Вторые слушали эти подробности с удивлением: буря, грязь, опасность? Они ничего не знали об этом; они забыли землю, они дышали воздухом горних сфер» [62] . Разговор в третьем месте, как правило, поглощает вас. Осознание окружающих условий и времени среди его живого потока часто пропадает.

Что бы ни прерывало живого потока разговора – будь это зануда, толпа варваров – студентов колледжа, механические или электронные устройства, – все они разрушают третье место. Чаще всего таким препятствием для разговора является шум, который считается музыкой, хотя необходимо понимать, что, когда хочется насладиться разговором, даже Моцарт становится шумом, если громкость слишком большая. Особенно в Америке многие публичные заведения сотрясаются от музыки, проигрываемой на такой громкости, что получить удовольствие от разговора просто невозможно. Почему управляющие предпочитают заглушить нормальный разговор двадцатью децибелами, не всегда очевидно. Может быть, это сделано для того, чтобы создать иллюзию жизни среди вялого и разрозненного собрания, или чтобы привлечь конкретную группу клиентов, или потому, что менеджмент узнал, что люди пьют больше и быстрее, когда слышат громкий шум, или просто потому, что управляющему так больше нравится. В любом случае потенциал третьего места можно свести на нет поворотом регулятора громкости, ибо любое подавление разговора заставит тех, кто им наслаждается, искать другое место.

Как есть силы и виды деятельности, мешающие разговору, есть и те, что ему способствуют и помогают. Третьи места часто включают в себя такие виды деятельности и могут даже возникать вокруг них. Если говорить точнее, разговор – это игра, которая хорошо встраивается в другие игры в соответствии с тем, каким образом в них играют. Например, в клубах, где я наблюдаю, как играют в джин-рамми [63] , редкая карта играется без комментария и еще реже – сдается без какого-либо ужасного упрека, обращенного к сдающему. Игра и разговор движутся в оживленной манере: беседа подталкивает карточную игру, а карточная игра бесконечно провоцирует беседу. Наблюдения Джексона в клубах английского рабочего класса подтверждают это. «Значительное количество времени, – отмечает он, – отдается играм. Криббедж и домино означают бесконечный разговор и попутную оценку личностей. Зрители никогда не сидят тихо, и каждая стадия игры вызывает комментарии, в основном – о характеристиках игроков, а не самой игры; об их лукавстве, медлительности, быстроте, подлости, а также аллюзии на ставшие легендарными случаи из истории клуба» [64] .