«Да и как, с чего бы им стать нужными? – задумался Евгений. – Эти ярмарки… ох, ярмарки, даже самому странно, отчего я так назвал эти семь столов с каждой стороны аллеи, устеленных одинаковыми колоритными вещами. В таких местах должна ведь жить душа? Или нечто подобное, некий культурный ореол. Вместо него – фикция, бизнес. Окоммерцивание культуры – гадость, бессердечная подделка и торгаш, вот что такое культура, и я не только про это место».

На секунду в голове непонятно зачем всплыла девушка.

– Зачем? – сказал сам себе молодой человек и еле заметно правой рукой дёрнул в сторону, словно смахивая пыль с полки.

Его вопрос был верен со всех сторон. Человек, давно пропавший из его жизни, изредка возникал, как приставучая мелодия. Порой мысли заводили его в далёкие места собственной памяти, как те, в которых он её похоронил. По лицу его было видно, что думать или вспоминать про эту девушку он абсолютно не хотел – но что поделать? Так был устроен его вечно мечтающий мозг.

Почему-то он скучал по ней. Осень ли – виновница этой нежданно выросшей тоски? Возможно. Вспомнив, ему показалось нормальным, что в нём ещё живёт то, что можно было бы отнести к сердечной деонтологии. Ему хватило самообладания и чести, чтобы вразрез с царящей повсюду желчью по отношению к бывшим вторым половинкам продолжать уважать её и в некоторой степени любить, пусть она была всего лишь воспоминанием. Возможно, самым прекрасным воспоминанием в его жизни.

Пока печальная лирика играла концерт в голове Евгения, за бортом той самой головы начало проясняться. Это отвлекло его от ненужных рассуждений, и он остановился на светофоре, потом с наслаждением набрал полные лёгкие воздуха и почти моментально выдохнул.

Солнце отработало своё, пора бы ему на отдых. Теперь холодные дни сменяла холодная ночь, свершилось! Снаружи наступила та же погода, что расцветала, или, скорее, умирала внутри него. В то время, когда каждый печалился из-за окончания летних дней, он радовался, что небо наконец затянется серебром.

Его мысли наконец обретали нужную атмосферу, его одежда наконец приходилась к месту, наконец, его походка с опущенной вниз головой и мечтательно-пустыми глазами перестала выделяться среди летних радостных шагов. Он ничего не любил больше, чем наступление осени. Ох, как же он Её любил!

Как обожал дождь, что, словно фортепиано из композиций Баха, стучал по подоконнику; как чувствовал ветер, которой скрипкой из «Каприза» нёс листву по влажному асфальту.

«До чего романтична осень!» – подумал про себя Евгений и продолжил наблюдать за деталями неповторимой осенней лирики.

Перейдя дорогу и оказавшись на перекрытой от машин части улицы, он словно появился внутри улья. Как правило, нахождение среди сотен пчёл его несколько пугало – слишком большие тучи летают повсюду и периодически жалят, сталкиваясь плечами. Но ощущение некой инородности отступало, стоило отойти ближе к краю и наблюдающей походкой продолжать свой путь. Отступало оно оттого, что люди, собранные кучками, хоть и раздражали, но являлись частичкой городской осени. Тот самый минус, который можно было простить любви всей своей жизни.

Люди эти – почему-то счастливые – совсем не такие, как возле его дома, где опущенные вниз головы слонялись из стороны в сторону и навевали лишь желание поскорее отвести от них взгляд. Тут те же головы выглядели какими-то счастливыми.

Почему? Наверное, потому, что они наслаждаются днём, а не проживают его. Вот милая парочка, вот улыбчивая семья с коляской. Что-то в этом однозначно есть.

Евгений тем временем шёл дальше, разглядывая внешний мир. А мир блестел, тихо и невзрачно, но, умея смотреть на него, Евгений видел и, главное, чувствовал спокойное сияние вокруг себя. Это были не кислые вывески, а тихое ламповое свечение.

«Не так ли должен светиться уют?» – подумал он про себя.

Улица, по которой он шёл, сотню лет манила на прогулку людей, что так же, как и те парочки, как и сам Евгений, проводили время в компании с одним из своих ближайших друзей – родным местом, воспитавшим его.

А сегодня, пусть в иной эпохе, город сияет иначе. Как-то по-своему, излучая нежность, обнимая каждого своего жителя, находясь с ним в сокровенном единении; как родная мать и дочь, вместе готовящие печенье, или отец, учащий сына водить автомобиль. Человек и его город во все времена – особенный виток любви.

Между тем ровно на этой мысли, как капля с потолка в кружку чая, как чихающий на картины турист в Лувре, пейзаж мгновенно оказался омрачён сразу двумя видами по оба плеча Евгения. Это были две парочки: первая страстно ругалась, играя в «кто кого изощрённее обзовёт уродом»; вторая же – не менее страстно пыталась съесть, что ли, друг друга.

– Какая глупость, как нелепо и убого выглядят эти эпизоды в общей картине. Настоящий идиотизм, – быстро резюмировал Евгений. – Раз у вас страсть, испускайте её вне общественного места, для этого есть квартира.