– Просто чудо, что я получила права, – подметила она, пытаясь выровнять шины, не врезавшись в машину перед нами.

По мере приближения, стал виднеться театр в квартале от нас. Снаружи один из тех старомодных навесов павильона в форме полукруга, с подсветкой и богатыми красками. Мое сердце заколотилось при виде этого. В театральной кассе мы заплатили по пять долларов (наконец-то, что-то, что я могу себе позволить), и направились к главной сцене театра. За двойными дверьми у меня перехватило дыхание.

Такая прекрасная. И такая большая.

Во время Второй мировой войны театр оказался заброшен и простоял десятилетия, пока один человек не собрал деньги, чтобы его отреставрировать. Но вместо того, чтобы придать ему блестящий и обновленный вид, декоративные картины на стенах остались нетронуты: то, что от них осталось, защитили каким-то прозрачным покрытием. Цвета немного поблекли, и большая часть краски отколупывалась на протяжении многих лет, но нельзя не заметить, насколько картины были великолепны в свою лучшую пору.

Сценическая декорация представляла собой разнообразие текстурных панно, переливающихся цветными огнями. Но особенно привлек мое внимание рояль сбоку сцены, всецело блестящий и черный. Мне захотелось подняться туда и провести по нему рукой, исполняя глиссандо вверх-вниз по клавишам.

Молли потянулась и щелкнула меня под подбородком.

– Мух ловишь, Эмерсон.

Я щелкнула языком и улыбнулась.

– Это место потрясающее, – сказала я. – И даже неважно кто выступает.

Девушка рассмеялась.

– Звук тоже замечательный. Вот увидишь.

Позади был бар, и Молли ушла взять нам по содовой, пока я отлучилась в уборную. Когда я вернулась, на ее руке расписывался маркером какой-то мальчишка с четырех дюймовым ирокезом. На вид ему было лет пятнадцать.

– Однажды он станет знаменитым, – заверила меня Молли. – А у меня будет фотография его автографа на моей руке.

Девушка достала сотовый телефон из кармана и сделала снимок.

– Думала, ты скажешь, что никогда не смоешь его, – ответила я, думая о Ризе, когда Джеймс коснулся ее руки в классе.

– Нет, – сказала Молли. – Я не настолько жалкая.

Несколько минут мы простояли за задними рядами, в поисках хорошего места. Я поглядывала на двери, высматривая Джеймса.

– Ждешь кого-то? – спросила Молли.

Я не сказала ей, что пригласила Джеймса, надеясь, что все будет выглядеть скорее, как случайная встреча, нежели чем свидание.

– Я кое-кому упомянула, что буду здесь, – сказала я. – Надеюсь, ты не против?

Девушка сузила глаза.

– Это ведь не Риза?

– Нет.

Не мне винить Молли за то, что она невзлюбила Ризу, но я чувствовала вину за ее спиной, пусть даже ничего и не говорила.

– Тогда мы придержим место, – ответила Молли. – Для твоего таинственного незнакомца.

Мы нашли три места в середине передней секции.

– Мне нравится сидеть достаточно близко, чтобы видеть их аппликатуры на инструментах, – объяснила Молли.

Когда приглушили свет, нервная дрожь устремилось прямиком в горло. Я должна напоминать себе: «Это не ты там, это не ты». Но я не могла не представить себя, стоящей рядом с фортепиано. Не в состоянии двигаться.

– Ты в порядке? – Молли как-то странно посмотрела на меня.

– Да! – я отодвинула ту картинку на задворки моего разума и выдавила улыбку, усаживаясь поудобнее.

Первый акт начался с рок-группы, состоящей из трех женщин: барабанщицы, бас-гитаристки и солистки с гитарой. Они называли себя «Llama Mammas» и пели песню собственного сочинения под названием «Spinning Free». Бас-гитаристка кружилась и кружилась, и запуталась в кабеле. Мое сердце забилось за нее. Я бы со стыда умерла, но она лишь засмеялась и отключила провод, выпуталась и снова подключилась.

Я непрерывно оглядывалась на вход, чтобы помахать Джеймсу, когда тот войдет. Но парень не пришел, и спустя час я начала терять надежду. Мы высидели множество сольных выступлений, люди пели под гитару или «а капелла». Один парень играл на волынке. Другой рассказывал анекдоты. Молли аплодировала и свистела каждому. И мне стало интересно, действительно ли девушка думает, что я была хороша, или она просто за поддержу музыки в целом.

Уже девять часов, а Джеймс все еще не пришел. Затем кто-то похлопал меня по плечу и сказал: