Шрифт:
…Все… сдалась… чистая победа.
Как же хочется облегченно выдохнуть, но он лишь с силой стискивает зубы, чтобы не выдать себя.
— У вас еще есть возможность все исправить, — Влад дружелюбно улыбается, чтобы его слова не выглядели откровенной наглостью.
— Какая? — изящная бровь выгибается удивленным зигзагом, легкий наклон головы, все та же безмятежность на лице, и только тонкая бьющаяся жилка на шее выдает её напряжение.
— Поужинайте со мной. Тут недалеко есть ресторан.
— Я не хожу в рестораны, — глаза превращаются в две колючие льдинки, женщина вдруг становится жесткой, натянутой, как струна. Черт… кажется, он её напугал.
— Тогда, может, вы что-нибудь приготовите? Вы не подумайте ничего… Я просто есть очень хочу. Последний раз в обед пил чашку кофе. У меня сегодня тяжелый день был, — и зачем он ей все это рассказывает?
Снова вдыхает — тихо, вымученно, обреченно:
— Хорошо.
…Обалдеть. Согласилась.
Он протягивает ей свою раскрытую ладонь:
— Влад.
Женщина странно смотрит на нее, словно раздумывает, стоит ли отвечать на такой простой жест.
Опять вздох… гибкая рука начинает движение: робкое, несмелое… ломкие пальцы касаются его кожи, холодные, почти ледяные… хочется поднести к губам и согреть
… Идиотизм… Откуда в голове такие мысли?
— Анна, — отвечает она.
…Кажется, можно расслабиться. Только бы не спугнуть опять.
— Я отнесу ваш чемодан наверх, Анна. Вы не против?
По её лицу бежит тень, словно он только что не освободил её от тяжести, а взвалил ей на плечи непосильную ношу.
— Кухня там, — он кивает головой, указывая направление.
— Я помню.
Ах да, он забыл… холодильник забит… кажется, она ждала кого-то. Интересно, с ним она тоже такая несговорчивая?
Влад поднялся на второй этаж и остановился в раздумье: какую же комнату она себе выбрала? Потом вспомнил, что она купалась, значит, душевая кабина там должна быть мокрой. Комната оказалась маленькой и в конце коридора. Впечатление, что она пыталась забиться в самый дальний угол дома. Странная женщина… и глаза странные… невозможные.
Она
Анна добралась до пригорода довольно быстро. Она не ожидала, что дом будет таким большим. На фотографиях, которые показывала Лера, он казался ей уютным и компактным. На деле же оказался огромным двухэтажным зданием с множеством комнат, подземным гаражом, тренажерным залом и бассейном. Сложно было не понять, что он принадлежит мужчине. Строгий, лаконичный, весь в светлой гамме: от пепельно-серого до жемчужно-белого, он казался своеобразной данью стилю хай-тэк.
Долго блуждая по разным комнатам, Аня пыталась почувствовать сердцем, в какой из них она будет ощущать не так остро гнетущую пустоту. Этот дом отчего-то напомнил ей её собственный. Такой же нелюбимый, холодный, необитаемый и стылый. Нигде не ощущалась заботливая и приветливая рука хозяина.
Никто не наполнил его, цветами, теплом, сотней глупых мелочей и безделушек, из которых и строилась его уютная душа. Этот дом был также одинок, как и она. И сегодня у них одно одиночество на двоих. Так символично…
Созвонившись с Питером, Аня поехала в столицу и несколько часов провела в его мастерской, отбирая эскизы понравившихся ей образцов обуви. Некоторые из них понравились ей настолько, что она даже внесла изменения в свою коллекцию, отталкиваясь от идей Пилотто. Питер предлагал провести ей вечер вместе, обещая показать город, а потом поужинать в каком-нибудь уютном ресторанчике, но Анна отказалась, сославшись на плохое самочувствие после перелета, она всегда так делала, когда хотела кому-нибудь вежливо отказать и не обидеть при этом.
Заехав в супермаркет, она набрала два пакета продуктов. Это было глупой привычкой, от которой Аня никак не хотела избавляться, а может, делала намеренно, понимая, что это та последняя призрачная нить, которая соединяет её с прошлым. Андрей не любил ходить в рестораны, он всегда говорил, что там не может расслабиться и получить удовольствие от принятия пищи, ему казалось, что кто-то обязательно будет заглядывать ему в рот. И Аня устраивала ему с Темкой ресторан на дому. Она куховарила не хуже мишленовских поваров, собирая в модных блогах новые сложные рецепты, поражающие воображение и вкус.
После гибели семьи она упрямо готовила каждый день, расставляла на столе тарелки, садилась и ждала, что вот откроется дверь, столовая наполнится шумом голосов, возней, восхищенными возгласами и неспешным цоканьем вилок и ложек по посуде. Ей так нравилось смотреть, как они едят: быстро жадно, по-мужски, за секунды поглощая то, что она готовила весь вечер. Но вот уже пять лет никто не приходил на приготовленный ею завтрак, обед или ужин, и кулинарные изыски чаще всего доставались персоналу в ателье, они с удовольствием поедали все, что она приносила, не задавая лишних вопросов — зачем и почему — видимо, за столько лет просто привыкли.