— Аня, с тобой все в порядке?

Она снова скользнула по нему пустым взглядом, надежно пряча за стеклом отстраненности свое внутреннее «я», и утвердительно кивнув, ответила:

— Все нормально. Устала. Спать хочу.

— Спасибо за ужин и за прекрасный вечер, — Вольский вышел на крыльцо, но почему-то уходить не хотелось совсем, у него было стойкое ощущение, что Аню сейчас нельзя оставлять одну, а остаться он не мог. Да она бы и не позволила.

— Спасибо, Анна Ивановна. Спокойной ночи, — попрощался с ней Егор.

— Да не за что, — вяло улыбнулась она. — Спокойной ночи. До завтра.

Влад спускался по ступенькам, ежесекундно оглядываясь на закрывшиеся за его спиной двери. Ему казалось, что там, за непроницаемой перегородкой, любимая женщина, беззащитно ссутулив маленькие плечи, горько плачет, и он чувствовал себя омерзительно бессильным. Он не понимал, что случилось, и хуже всего — ничего не мог сделать.

Она.

Аня закрыла за покинувшими дом мужчинами замок и безвольно прислонилась к двери, прислушиваясь к тишине, унылой паутиной повисшей в её пустом доме. Ни шороха. Ни звука. Ни движения. Снова одиночество и стылый холод стен.

Аня устало поплелась на кухню туда, где еще несколько минут назад творилась суета, звучали веселые голоса и смех. Все это так болезненно напомнило ей её прошлую жизнь: сотни счастливых вечеров, проведенных в кругу семьи, Темку, выхватывающего со сковороды горячие блины, Андрюшу, обнимающего её со спины и нежно целующего в шею, затылок, макушку. Глупая. Она сердилась на него. Говорила, что он мешает ей готовить. А теперь? И рада бы… Но некому было мешать или отвлекать её, как и не для кого было готовить. Никому не нужна была её стряпня… И сама она тоже никому не нужна. Даже этим двоим, совершенно чужим мужчинам тоже не нужны были ни её ужины, ни её завтраки.

…Что это? Нашла из-за чего расстраиваться? Баба с воза…

Бестолковые слезы зачем-то непрошено выкатились из глаз, проложив по щекам привычные мокрые дорожки.

Аня смежила веки, подставляя лицо электрическому свету лампы, позволяя очертаниям мира расплыться светло-желтым пятном.

— Я скучаю. Я так по тебе скучаю, Андрюша.

Она ждала… Ждала, что сейчас из яркого сияющего нимба возникнет такой родной и любимый образ, но вместо Андрея из пустоты почему-то выплыло лицо Вольского, и он смотрел на нее своими проницательными темно-серыми глазами со странной смесью грусти и тревоги.

Открыв глаза, Аня недоуменно огляделась по сторонам, все еще не понимая, что происходит. Почему он? Странный, непонятный случай — почему этого человека становится в последнее время так много в её жизни? И даже в видения её умудрился влезть. Безумный день. Вот уж правду говорят: как начнется, так и закончится.

Тоскливо посмотрев на свою лодыжку, Аня подумала, что не мешало бы снять бинт и нанести мазь. Мстя за целый день нагрузок, нога налилась и ныла. Вольский был прав — давно надо было ухать домой и отдохнуть, а не торчать на работе.

…Да что же это такое? Опять Вольский! Наваждение просто какое-то. Надо же, привязался, как банный лист после операции.

Тяжело вздохнув, она поковыляла в душ, а выйдя оттуда, так и уснула на диване в гостиной, понимая, что подняться по лестнице в спальню на второй этаж просто не сможет. Нет сил. Да и желания особого не было. Какая разница. Что там, что здесь пустая холодная постель.

А утром проснувшееся солнце разбудило её скользящими по лицу солнечными зайчиками, весело запрыгивающими в дом сквозь незакрытые шторы.

Она проспала. Будильник остался в спальне, а на мобилке, затурканная и умаянная суетой вчерашнего дня, она совершенно забыла установить сигнал.

Аня привычно отбросила одеяло, стремительно вскакивая с дивана, и так же стремительно рухнула обратно, вскрикнув от резкой боли.

— Ах ты ж, — у нее и вовсе за ночь вылетело из головы, что полученная вчера травма к утру не пройдет. Порывшись в кармане, она достала оттуда эластичный бинт и, кряхтя и бурча от досады, стала наматывать его на ступню. Получалось не очень. Она вдруг вспомнила, как ловко это делал Вольский, и разозлилась. Опять он. Не успело утро начаться. Она еще что-то недовольно проворчала, а потом увидела ноги. Нет, не ноги. Сначала туфли. Дорогие. Неприлично дорогие. От Berluti. Сшитые на заказ. Огромного, как минимум, сорок пятого размера. Ноги были потом. Длинные, мощные, одетые в брюки Billionaire Italian Couture, и их же рубаха облегала здоровенный, мускулистый торс. А дальше собственной персоной стоял Вольский, и вид у него был какой-то странный — безупречно-взъерошенный, что ли. У Ани внезапно возникло смутное сомнение, что этот стоящий напротив нее франт не может не уметь завязывать галстуки. Здравая мысль ушла быстро. На смену ей пришла паника.

— Ты? Ты как… — выронив из рук бинт, попыталась что-то сказать она.

— Я стучал. Никто не открывал. Потом открыл ключом, — он говорил как-то отрывисто и сердито, словно злился на нее за что-то и изо всех сил пытался это скрыть. В подтверждение своих слов, он тряхнул перед её глазами связкой ключей. её ключей.

Она и забыла, что дала ему их. Что на нее нашло? Помутнение какое-то — дать совершенно чужому человеку ключи от дома.

— Я не слышала стука, — не придя в себя от сиюминутной растерянности, Аня дергано повела рукой по постели, потом по своей ноге с недовязанным бинтом. — Я вот тут… — что «вот тут», она объяснить не успела. Замолчала, глупо пялясь на нависшего над ней мужчину, скомкано сжимая в руке край белой ленты.