Влад достал из холодильника воду, затем схватил с полки пульт и, нажав на кнопку, стал напротив кондиционера, подставляя лицо холодному потоку воздуха. Егор, сидевший за столом, недоуменно кивнул ему головой, явно не понимая, что происходит.

— Да вроде не жарко. Ты чего? — поинтересовался он, и у Влада возникло стойкое желание долбануть друга по башке бутылкой с водой.

— А вы постойте у огня, Егор, — все так же, не отрываясь от сковородок, мелодично возразила Аня, — и вам жарко станет.

Егор поднялся, собираясь занять место Влада у плиты, но он резко ткнул его рукой в грудь, сердито зашипев:

— Куда? Иди посуду мой.

…Не хватало, чтобы еще ты на нее смотрел.

Егор удивленно округлил глаза, но, очевидно, заметив, каким свирепым у шефа стало лицо, молча пошел к рукомойнику.

Влад повернулся и почувствовал себя маньяком. Он смотрел на грациозные плечи, тонкую спину, нежный затылок, волосы, сколотые заколкой-крабом на макушке, и представлял, что подходит, прижимается к ней сзади, проводит носом по пушистым колечкам, выбившимся из прически, скользит губами по гибкой шее, целует выступающий бугорок позвонка и вдыхает пьянящий запах женщины. А еще… в руках покалывало от желания проложить ладонями дорожку вдоль её тела, почувствовав пальцами плавную округлость груди, женственный изгиб бедра, текучую пластичность линий.

В голове гулко зашумела пульсирующая толчками кровь, во рту мгновенно пересохло, а в паху стало болезненно тесно.

…Все! Поплыл. Какой, нафиг, завтрак и ужин, если ты на меня так действуешь?

Резко отодвинув Аню в сторону, Влад вплотную подвинулся к плите.

— Сядь, отдыхай, дальше я сам, — не поднимая на Аню глаз, напряженно буркнул он. Сердце выбивало сбивчивый ритм, и Влад молил бога, лишь бы она не поняла, что с ним происходит и насколько он возбужден.

— Я просто постою рядом, чтобы ты ничего не сжег, — мягко возразила Аня.

— Или ты сядешь, или мы с Егором сейчас уйдем! — Влад налил на сковородку тесто и изо всех сил сосредоточился на процессе его равномерного распределения.

Аня что-то обиженно пискнула, но закончивший мыть посуду Егор заботливо подставил ей стул и стал рядом с Владом.

— Не беспокойтесь, Анна Ивановна, мы не такие безрукие, как вам кажется.

Смешки и веселая болтовня Егора отвлекли Вольского от крамольных мыслей, а спустя несколько минут он успокоился и бросил робкий взгляд через плечо на притихшую Аню. Она расставляла на столе тарелки, потом, достав из шкафчика варенье, стала наливать его в стеклянную вазочку.

— Ты сядешь когда-нибудь? — сердито возмутился Влад, когда она, прихрамывая, поплелась к холодильнику.

— Я только сметану возьму, — Аня испугано застыла на полпути, прижав к груди тонкие ладони.

Отчего-то в этот момент, с её невероятными наивно-детскими глазами, она показалась Владу такой потерянной и беззащитной, что у него ком подступил к горлу и возникло отчаянное желание обнять её и ласково погладить по искристо поблескивающим в свете электрической лампы волосам.

— Я сам возьму, — сипло выдохнул Влад. — Ты совсем не даешь ноге отдохнуть. Хочешь, чтобы меня совесть окончательно замучила?

Аня слабо улыбнувшись, повинно опустила голову и, вернувшись к столу, села на стул, целомудренно сложив на коленках руки.

…Как девочка… Такая нежная. Такая ранимая. Аня… Анечка.

Влад выложил последний блин на тарелку и под громки фанфары, выдаваемые Егором, поставил перед Аней горячую румяную горку.

— Ну как? Пойдет?

Она совершенно фантастически улыбнулась ему и, сняв сверху слегка кривоватый блин, откусила от него кусок.

— По-моему, невероятно вкусно. Поздравляю.

От нее шли такие яркие и теплые эманации, что Владу вдруг стало нестерпимо жаль утраченного времени. Невыносимо обидно, что он не встретил её раньше, такую чистую, светлую, удивительную. Как же несправедливо, что на долю слабой и хрупкой женщины выпало столько горя. Как больно видеть в её лучистом каре-зеленом взгляде затаившуюся печаль и тоску, и как же хочется слышать её счастливый голос и серебристый смех, откликающиеся в душе светлой музыкой. И в этот миг он понял, что готов совершить невозможное: вытянуть из себя все жилы, вывернуться наизнанку и завязаться узлом, лишь бы всю оставшуюся жизнь быть с ней рядом. Сделать так, чтобы оттуда, из самой глубины её любимых глаз, шел тот мягкий и умиротворяющий свет, способный своим теплом растопить все арктические ледники.

Как жаль, что все так не просто, и нельзя, забив на условности, сделать то, что так отчаянно хочется. А он хотел так много. Все и сразу. Хотел послать Егора… Далеко послать. Чтобы не скоро вернулся. А затем отнести Аню наверх, уложить на кровать рядом с собой, обнять крепко, бережно и, пока она не уснет у него на плече, неслышно перебирать шелковые прядки её волос, любуясь каждой черточкой её родного лица.

Все будет. У них все это обязательно будет. И рассветы, и дни, и ночи, наполненные смехом, счастьем, теплом. И блины эти… будь они неладны, он обязательно научится готовить, и кормить её будет, как маленькую… усадив на колени, целуя испачканные губы, и… будет заниматься с ней любовью. Жадно. До одури. С нахрапом. А потом еще и еще — неторопливо, мучительно-медленно. До самоистязания. До ломок. Смакуя и растягивая кайф, выцеловывая каждый миллиметр её нежного тела.