— Я вам не мешаю? — недовольно фыркнув, Аня поднялась из-за стола собираясь вернуться в спальню.

— Куда? — Вольский и мама воскликнули это одновременно, и, наверное, в другой раз Аня бы обязательно рассмеялась, но сейчас ей было не до смеха. Болеть Аня ужасно не любила, во-первых, потому что мама вечно кудахтала вокруг неё как наседка, а во-вторых, она строила Аню как маленькую девочку заставляя выполнять все её указания. А теперь, похоже, мама в лице Вольского нашла себе, незаменимого помощника и это было ужасно.

— В кровать, — только и успела раздраженно буркнуть Аня, и в этот миг Влад стремительно подхватил её на руки.

— Ну и куда босая, Аня? — тихо спросил он, заглянув в её сердитое лицо. — И что с тобой делать? — мягко посетовал он, после чего невозмутимо прошествовав мимо удивленно замершего у стены отца, понес Аню наверх.

Подозрительно тихая мама, молчаливо поплелась следом, и что самое удивительное, когда Вольский попросил её сделать Ане морс, послушно отправилась на кухню.

И вообще, мама проявляла редкое для своего командирского характера смирение и толерантность, практически во всем соглашаясь с Вольским. Причину такого не свойственного Надежде Васильевне поведения, Аня прекрасно понимала. Мама спала и видела как бы побыстрей пристроить дочь в чьи-нибудь надежные мужские руки.

Руки Вольского мама видимо посчитала достаточно надежными, раз на заявление Влада, о том, что они с отцом спокойно могут ехать на работу, потому что за Аней есть кому присмотреть, она отреагировала совершенно спокойно.

Поцеловав Аню, мама с отцом пообещали заехать вечером и вместе с Егором уехали в город.

— Ну, а ты боялась, — проводив родителей, Влад вернулся к Ане в спальню и, прислонившись огромным плечом к дверному косяку, сложил на груди руки. — Как ты себя чувствуешь?

Аня пожала плечами и слабо вздохнула:

— Как «Звезда Африки».

— Не понял? — брови Вольского взлетели вверх и, на лице промелькнуло откровенное недоумение.

— Алмаз такой есть, — потянула Аня. — Безумно дорогой, заботливо охраняемый и невероятно красивый.

— Не знаю как на счет «Звезды Африки», — усмехнулся Вольский. — Но по-моему, ты красивее.

Аня удивленно открыла рот, а Вольский как ни в чем ни бывало, сообщив, что отправляется на кухню готовить, быстро покинул комнату, оставив Аню в мучительном раздумье, что это только что было — банальный вежливый комплимент, шутка или завуалированное признание.

Влад провел в её доме еще два дня, настойчиво отметая Анины доводы о улучшении её состояния и способности справиться без него. На её «а может, ты домой поедешь?» ответом неизменно служили его категоричное «нет не может» и спокойная, теплая улыбка приводящая Аню в какое-то странное полусонное гипнотическое состояние.

Она так привыкла к тому, что её утро начиналось с низкого бархатного голоса Вольского, его мягкой и ненавязчивой заботы, завтрака приготовленного его руками, задушевных бесед на кухне, что когда Влад сообщил, что завтра вынужден вернуться в Штаты и передает её в надежные руки Надежды Васильевны, Аню словно молотом пришибло. И это чувство было таким острым и сокрушительным, как гром среди ясного неба. Она ведь знала, что нельзя привязываться, нельзя привыкать, нельзя подпускать к себе кого-то так близко, и тем не менее позволила. Позволила впустить в свой закрытый мир кого-то, кто стал нужным, важным, необходимым. Как? Когда он успел?

Паника накатила как тяжелые свинцовые тучи в пасмурный день. Что же она наделала? Ведь так просто и спокойно было жить в своем маленьком уютном мире, закрытом от всех. А что теперь? Зачем ей нужны разочарование, душевные муки и очередная боль от потери — опустошающая, разрушающая, изматывающая. А она неизбежна. Неизбежна потому что таким как Вольский, такие как она просто не пара. И надо вырвать из своей груди все чувства в зародыше, потому что дальше будет еще мучительней и больней. Дальше она просто будет медленно умирать день за днем без него, потому что по-другому не может, потому что слишком максималистка и не умеет любить и привязываться иначе. Только так — сгорая, как свеча, и отдавая свое сердце, душу и все что у неё есть до последней капли и без остатка.

Все хорошее обязательно когда-то кончалось. Слишком хорошо Аня знала эту простую истину. И её дружбе с Вольским тоже пришел конец. И эту эвтаназию чувств необходимо было сделать как можно быстрей, пока зависимость не начала прогрессировать и медленно разбивать ей склеенное по осколкам сердце.

Все тлен, пыль и суета. Все пройдет. Она все забудет, и будет жить дальше, пока Господь не позволит ей воссоединится с теми единственными кто был есть и останется единственной любовью всей её жизни.

Аня притворилась спящей и когда услышала, что Вольский тихонько покинул её комнату, поднялась с постели, и тяжело переставляя ставшие ватными ноги пошла к шкафу. В груди болело, жгло, пекло огнем. Очень хотелось плакать. Громко навзрыд.

Порывшись между ровных стопок с бельем, она вытащила оттуда старенькую, потемневшую газетную вырезку и, прижав к груди, тихо прошептала, как заклинание:

— Я люблю тебя Андрюша. Прости меня.

Он

Влад вышел из Аниной спальни и, спустившись вниз, позвонил Сэму, сообщив, что завтра вылетает в Нью-Йорк. Аня шла на поправку и если верить словам Надежды Васильевны, то через день ей можно было вернуться к работе. Дольше задерживаться Влад просто не мог, как бы сильно ему этого не хотелось. А хотелось так много, что Вольский не представлял себе, как переживет месяц без Ани, разделенный с ней тысячами километров и океаном.