— Уходи, пожалуйста… — Аня вывернулась, пряча от него свое лицо, зябко обнимая себя руками.

— Трусиха… — вспылил Влад. — Почему ты так боишься чувств? Почему решила, что недостойна счастья? Почему считаешь, что не имеешь права снова любить? Почему запретила себе быть женщиной — желанной, необходимой, любимой?

— Нет, нет, нет, — Аня трясла головой, снова отгораживаясь от него стеной, не желая ничего слышать.

— Ты можешь запрещать себе, Аня, но мне ты запретить не можешь… Я люблю тебя, — Влад сделал шаг ей навстречу, упираясь руками в стену, нависая над ней и заключая в капкан своего тела, чтобы не дать и малейшего шанса на отступление или бегство. Она вскинула голову и рвано всхлипнула:

— Ты… Ты все придумал себе, ты путаешь влечение с чем-то большим. Ты не любишь меня, я просто единственная, кто не пал жертвой твоего обаяния, и это не дает тебе покоя. Я не верю тебе.

Влад наклонился, уткнулся лбом в её лоб и пылко произнес:

— Люблю! С первого взгляда! И буду любить до последнего вздоха. В такую любовь ты веришь? В простую любовь — всеобъемлющую и безусловную, — он обхватил ладонями её лицо и теперь забирал губами её слезы, вкладывая в каждое слово и поцелуи всю свою душу. — Люблю, когда ты улыбаешься, люблю, когда грустишь, люблю твой голос, твои волосы, твои глаза. Люблю… люблю всю тебя. Слышишь? Просто за то, что ты есть.

— Не надо… — задыхаясь от напора его рук, губ, близости его такого настойчиво- горячего тела, шептала Аня. — Прошу тебя.

— Почему? В моем сердце так много любви, просто позволь мне поделиться ей с тобой, — выдыхал он ей в самые губы. — Почему, Анечка?

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Уйди. Я прошу тебя, — она сползла по стенке и усевшись на пол обхватила коленки руками, пряча в них залитое слезами лицо. Почему-то глядя на нее такую беззащитную и маленькую, Влад вдруг вспомнил сказку Андерсена о девочке со спичками. Наклонившись, он легко подхватил её на руки и, пронеся через всю комнату, усадил на кровать.

— Ты простудишься и опять заболеешь, — тихо и грустно произнес он, накинув ей на плечи мягкий плед. — Я сейчас уйду, Анюта. Не плачь, пожалуйста. — Наклонившись, он легко коснулся губами её макушки. Её волосы приятно защекотали губы, в нос ударил тонкий аромат любимой женщины и, не сдержавшись, Влад обхватив ладонями её лицо, поцеловал его — мокрое, бледное, соленое от слез, но такое желанное и родное.

Выйдя из Аниной спальни, он быстро собрал свою сумку, позвонил Егору, попросив, чтобы заехал за ним, потом сообщил Надежде Васильевне, что сегодня уезжает, и когда услышал, что она будет в поселке через час, покинул Анин дом.

Влад торопливо шел по дорожке, ощущая на себе как выжженное тавро запах и вкус любимой женщины.

У любви, оказывается, был запах и вкус — запах Аниных волос и соленый вкус её слез. В груди болело. Жгло огнем. И в ушах стоял её тихий плач. Это было невыносимо, но по-другому не получалось. Влад ни о чем не жалел. Жалел только, что у него сейчас нет времени на массированную атаку, потому что отступать он не собирался. Игры закончились. Все карты были открыты и брошены на стол. Он даст ей время понять и принять тот факт, что её место отныне рядом с ним, рука об руку, всю оставшуюся жизнь, а потом просто не оставит ей никакого выбора.

Она

Аня упала на кровать и уткнулась зареванным лицом в подушку, не зная, что она оплакивает — собственную глупость, разорванное вместе со старой газетной вырезкой прошлое или свои очнувшиеся после долгой спячки чувства.

Влад ушел, и внезапно, на нее обрушились холод, пустота и одиночество, такие невыносимо горькие и беспросветные, что хотелось громко выть, как побитой собаке. Повсюду куда бы ни упал взгляд, был он. В заботливо расставленных на тумбочке лекарствах и стакане воды, в халате висевшем на стульчике, приставленном к кровати, в пледе укрывавшем её плечи, в запахе его одеколона въевшегося к кожу вместе с его поцелуями.

Губы, лицо и тело горело от его прикосновений, а грудь предательски реагировала на воспоминания о чувственно и властно ласкающих её руках. Никогда в жизни её так не целовали: с убийственной нежностью, всепоглощающей страстью, бесконечным обожанием и мольбой. Словно она была живой водой, глотком воздуха, квинтэссенцией света и любви.

Любви…

…Я люблю тебя. С первого взгляда! И буду любить до последнего вздоха — слова Вольского тихим ветром шумели в голове не давая прийти в себя и не позволяя забыть смысла сказанного.

Боже, какая же она глупая, глупая и слепая. Как могла не понять, не заметить, не почувствовать? Как могла позволить зайти так далеко? И что теперь делать?

Забыть! Просто забыть! Не думать, не чувствовать, не вспоминать. Все пройдет. Она все забудет и все пройдет.

Как оказалось, неимоверной глупостью и чистейшим заблуждением была сама мысль, что у неё это получится. Вольский и здесь сделал все по-своему. Он просто не хотел убираться ни из её памяти, ни из её жизни.

Спустя неделю после их расставания, Аня с ошеломляющей ясностью поняла, что соскучилась по нему. Безумно. По его голосу, по его улыбке, по его лицу, по его рукам. И как бы она не пыталась заглушить работой рвущуюся из сердца тоску, мысли снова и снова возвращались в те дни когда он был рядом. Потому что это были самые лучшие и светлые воспоминания после пережитой ею трагедии.