Шрифт:
Блестящий чёрный паровоз тащил за собой вагон-церковь, пару замурзанных цистерн и жёлтый вагон 2-го класса.
К жёлтому-то Авинов и направился.
Исаев топал следом, смутно бурча о местном кашеваре, которому «только курей и кормить, жопорукому».
В вагоне было тепло и чисто. Войдя в своё купе — петли на двери даже не скрипнули, — Кирилл уселся на диван и словно почувствовал себя вернувшимся в далёкое детство, когда ездил к бабушке в Киев.
Надо же…
Обивка диванов цела, пол не заплёван шелухой, а створки шкафа не исписаны похабщиной на пролетарский манер.
Было тепло — титан протопили как надо, и капитан разделся, повесил китель в шкаф.
За окном, скрипя снегом, проходил машинист, щёлкая молоточком по буксам.
Издал свисток паровоз, жадно глотая влагу из водокачки.
— Эвона как… — пробормотал Кузьмич. — Будто взад возвернулись, в мир.
— И не говори… — вздохнул Авинов.
Война…
Долго это будет продолжаться — атаки и сражения, победы и разгромы?
Когда на землю русскую, истерзанную беспощадной резнёй, вернётся мир и покой? Сколько ж можно…
В соседних купе разместились человек двадцать офицеров, возвращавшихся из госпиталя, и поезд тронулся.
Покатил, набирая скорость, по голой степи, где-нигде тронутой чёрной ретушью чащ.
Прощай, Совдепия… Прощай, Поворино…
Глава 5
ТУМАН ВОЙНЫ
Газета «Русский курьер»:
Памятуя о более чем десяти тысячах русских, убитых финнами лишь за то, что те были русскими, генерал Корнилов лишил Финляндию и независимости, и автономии.
Все национальные политические партии были запрещены, а так называемые силы самообороны — Охранный корпус и Шюцкор — распущены.
На всей территории Финляндии имеет хождение рубль, а официальным языком признаётся русский.
Волна «патриотического» протеста поднялась, но довольно вялая, тем более что Северная армия под командованием генерал-лейтенанта В. Марушевского не позволяет «политических шалостей», а Отдельный корпус жандармов берёт неблагонадёжных под бдительный присмотр.
Дивизия генерала С. Маркова, разросшаяся до сорока тысяч штыков, преобразована в Западную армию.
В настоящее время марковцы ведут бои на территории Эстляндской губернии, утихомиривая как немцев, таки их пособников из Прибалтийского ландесвера и так называемой Народной армии Эстонской республики…
Неожиданно послышался шум оживления в коридоре, смех и говор. С рукой на чёрной перевязи мимо прошёл офицер, темноволосый, невысокий, с упорными серыми глазами.
Его капитанские погоны ни о чём не говорили, но это твёрдое, сильное лицо с широким круглым подбородком, лёгкая, семенящая походка… Петерс!
— Евгений Борисович! — окликнул его Кирилл, волнуясь.
Проходивший мимо офицер резко остановился, с изумлением глядя на Авинова.
— Виктор Павлович?! — радостно воскликнул он. — Живой?!
И полез обниматься.
Кирилл весь скукожился в душе, узнанный как Вика Юрковский.
Ну да ничего, он добудет и честь, и славу под этой опоганенной фамилией!
Да и потом, уж кто-кто, а он её ничем не запятнал.
— Рад! Рад! — говорил Петерс, осторожно тиская Авинова здоровой левой рукой. — А я вот от своих отстал, в госпитале провалялся, догоняю теперь. А вы-то! Как же это, а?
— Не могу сказать, Евгений Борисович, — проговорил Кирилл с улыбкой. — Военная тайна.
В серых глазах Петерса сверкнул огонёк понимания.
— Ах, вот оно что… — затянул он. — Ну, в любом случае, за встречу надо выпить! Как вы считаете?
— Да я только «за»! — рассмеялся Авинов. — А где же вестовой ваш? Ларин, кажется?
Евгений Борисович поскучнел.
— Убили Ларина, — глухо сказал он. — Шальная пуля нашла, и прямо в лоб.
Исаев крякнул в досаде и полез в свою кладь, смутно бурча: «Не извольте беспокоиться, ваши высокоблагородия…»
Вскорости он выудил из недр вещмешка бутылку отменного бургундского.
— Кузьмич! — восхитился Кирилл. — Где взял?
— Где взял, ваш-сок-родь, — гордо ответил ординарец, — там уже нет!
— Тогда я закуску организую, — захлопотал Петерс, выкладывая угощение.
И колбаска домашняя у него припасена была, и сальца шмат, и буханка чёрного хлеба, ещё отдававшего тепло русской печи.
— Ну, за встречу! — провозгласил Авинов, аккуратно разлив вино по гранёным стаканам. — Или давайте сперва Ларина помянем. Хороший был старик…
— Старый солдат, — поправил его Евгений Борисович. — Отменный был человечище…
Все молча выцедили тёрпкое вино, вобравшее в себя соки земли далёкой Франции и её яркое солнце. А после Петерс, посматривая значительно, выудил из мешка штоф «Смирновской». Хорошо пошла…
Авинова как-то сразу разобрало.
Привалившись к стенке купе, он с улыбкой следил за Петерсом, лупившим варёное яйцо. Скорлупу тот аккуратно смахивал на подстеленную газетку.
В 3-м Офицерском полку не было командиров рот, праздновавших труса, но даже среди них Евгений Борисович выделялся полным отсутствием страха смерти и животного волнения.