Получив требуемое, он, давясь, выпил воду, как водку, и выдохнул.

— Что же делать-то, Виктор Палыч? — осторожно спросил он.

— Меня зовут Кирилл Антонович Авинов. Юрковский — предатель.

Евгений Борисович протянул ему здоровую руку, и Авинов её с чувством пожал.

— Знаете… э-э… Кирилл Антонович, — проговорил Петерс, — я по-настоящему рад нашему знакомству, поскольку за Юрковским числились… хм… грешки, скажем так. Хотя… вы очень на него похожи.

— Потому и занял его место, — суховато сказал Кирилл.

— Я верю вам, Кирилл Антонович, — сказал офицер с проникновенностью, — и в то, что с вами приключилось в прошлом году и нынче, тоже верю. Не потому, что мистик. Просто, слушая вас, я невольно будил в себе скептика, но тот спит беспробудно! Уж слишком всё логично у вас выходило, жёстко, верно. Если желаете знать, я с самого лета ощущаю некую странность. Уж слишком нам всё удаётся! Да нет, я понимаю, сколько сил затрачено, сколько пота и крови пролито, чтобы только потеснить красных, и всё равно… Не бывает же так, чтобы армии всегда сопутствовала удача! А вот теперь у меня в голове всё разом и сложилось. И что же теперь делать станем?

Авинову стало приятно, что этот человек сказал: «мы».

— Больше всего, — признался он, — я боюсь теперь, что знания из будущего не задержатся в моей голове или меня пуля найдёт.

— Правильно, — кивнул Петерс. — Надо все чертежи доверить ватману, всё как есть записать…

— …И доставить нашим! — подхватил Кирилл, вынимая из-под подушки папку для бумаг. — Вот здесь уже многое записано. Дежурная секретарша Ленина стенографировала за мной и всё сдавала Троцкому. Как нам удалось изъять эти бумаги, кто нам помог выйти за кремлёвские стены — это я расскажу только Ряснянскому. Вы уж простите…

Евгений Борисович отмахнулся только.

— Вы правы совершенно! — сказал он. — А… можно взглянуть?

Авинов молча протянул ему папку.

Евгений Борисович принял её здоровой рукой, положил на столик, раскрыл осторожно, словно древний манускрипт.

На стенке у двери висела керосинка с толстым стеклом, и Петерс подкрутил колёсико, делая огонёк поярче, приблизил раскрытую папку к свету поближе, вчитался в записи на листке, лежавшем сверху.

— «…Впервые пенициллин использовался лекарями инков из племени кальяуайя, а также тибетскими монахами, собиравшими плесень, нараставшую на масле из молока яков…» — бормотал он. — «Антимикробный препарат, выделяемый из штамма гриба Penicillum notatum или Penicillum crustosum… Лечит крупозное и очаговое воспаление лёгких, сифилис, сепсис, гнойные инфекции… Производится методом глубинного брожения. Основные стадии: брожение мицелия, погружённого в огромные (750–800 пудов) баки-ферментеры; адсорбция пенициллина активированным углём… Начинать можно со способа поверхностного выращивания продуцента (то бишь на поверхности культуральной среды), хоть в бутылях, и постоянно расширять площадь посева мицелия в любом месте — на колбасной фабрике, в тыловых госпиталях, в пустых цехах заводов…»

Кирилл поёжился, отвлекшись на противную мыслишку: а верит ли ему Петерс по-настоящему или притворяется только, лишь бы не расстраивать несчастного однополчанина, повредившегося в уме?

А если всё ещё хуже и гаже, и весь этот «второй смысловой уровень» — набор полной чуши?

А Евгений Борисович всё не отпускал папку, вслух вычитывая неровные строчки:

— «Очистка экстракцией растворителями с получением натриевой соли; сушка в высоком вакууме с вымораживанием и выпариванием; упаковка…» Бож-же мой… — промолвил он дребезжащим голосом и потряс бумагами. — Да вы хоть понимаете, что этот ваш пенициллин сильнее всякого оружия?!

— Понимать-то я понимаю, — вздохнул Кирилл, — но не успокоюсь, пока этот… мм… антибиотик не будет испробован на раненых, а те не выздоровеют. Я верю — и не верю…

— А мы проверим! — ласково сказал Петерс и подмигнул.

Дорога до Лисок, по сути, была рокадной [45] — она шла вдоль линии фронта, и на ней царило некое сдержанное оживление.

Паровоз тянул очень даже неплохо, иной раз выдавая по пятьдесят вёрст в час, да только частые и долгие остановки сводили на нет его разбег — то литерный пропускали, то ещё по какой причине.

На каждой станции было полно военных, с платформ скатывались пушки, а однажды Авинову удалось рассмотреть пару самоходных артиллерийских установок — их клепали в Таганроге, на заводе «Неф-Филд».

Попросту обшивали противопульной бронёй тракторы «Буллок-Ломбард» или «Клейтон» и ставили на них пятидюймовое орудие Канэ, прикрывая его бронещитом. И в бой.

Впрочем, особенно заглядываться Кириллу было некогда — Петерс натащил ему писчих принадлежностей, достал даже готовальню и приказал, как «чуть старший по званию», доверить знания из будущего бумаге, а не зыбкой памяти.

То, что неожиданно вспомнилось, может и забыться, а бумага стерпит.

И Авинов старался.

…Танк Т-12. Весом в тыщу двести пудов, он обладал радиусом действия в триста вёрст, да на скорости в тридцать-сорок вёрст в час. Трёхсотсильный двигатель с планетарной коробкой передач позволял так быстро двигаться.

Круглая башня наверху вращалась во все стороны, да не вручную, а с гидравлического — или электрического — привода.

В башне помещался командир, он сидел выше всех, оглядывая поле боя в амбразуры своей «башенки на башенке».