Шрифт:
Кузьмич остановился и задумчиво сплюнул.
— Эвона как… Грузовики далеко не уйдут — завязнут в снегу. А вот лыжники… Беда!
Маленькие фигурки в шинелях и будёновках, с винтовками за плечами шустро двигали лыжными палками, скользя друг за другом цепочками.
Сделав два больших шага, Исаев снова замер.
— Я што думаю, ваш-сок-родь… Так-то мы далеко не уйдём! Лыжи надобны!
— Так где ж их взять?
— А вона сами к нам едуть!
В лесу лыжники разбежались, начали прочёсывать заросли, крутясь между деревьев.
Кузьмич застыл, прижимаясь к стволу здоровенного дуба, потом наклонился, медленно потянул из валенка засапожный нож.
Авинов, жавшийся к стволу рядом с ординарцем, выглянул и снова прижался затылком к ребристой коре.
Красноармеец был совсем рядом.
Курсант-кремлёвец раскраснелся, торя лыжню, его увлекало само движение, сама гонка по лёгкому морозцу.
Лыжи так и шуршали, подминая хрупкий наст.
Ухватившись поудобнее за нож, Исаев резко повернулся навстречу лыжнику, со всего размаху всаживая тому лезвие под сердце. Курсант словно споткнулся на всём ходу, стал падать, а Кузьмич поспешно ловил его, а то, чего доброго, палку сломает или вовсе лыжу.
— Завалил! — выдохнул он, укладывая курсанта под дубом.
Стынущая кровь впитывалась, и взрытый снег розовел.
Исаев быстренько снял лыжи с мертвяка и встал на них сам.
— Кузьмич, — сказал Кирилл с лёгким раздражением, — может, и мне разрешишь повоевать?
— За вас, ваше высокоблагородие, уж больно цену высокую дают, — строго проговорил ординарец, — беречь вас надо! А я — старый охотник, бывало что и с тигром справлялся. Щас-то, конечно, полосатого мне не одолеть, но уж краснюк старому чалдону [31] не ровня! Я скоро…
31
Чалдонами называли сибиряков-первопоселенцев.
Так и уехал, даже палок не взял. Авинов насупился было, да скоро ему в голову пришло, что не следует вести себя подобно дитяте. Старик прав, за ним опыт, а ты и на лыжах-то стоишь еле-еле, дай бог не упасть. Успеешь ещё спину прикрыть старому.
Хм… Старый… Ага… Вот тоже вопрос: как к Исаеву обращаться? Он-то, по привычке, с ним на «ты», как и подобает однополчанам, а Кузьмич всё выкает.
И что делать? Тоже к Исаеву на «вы»? Обидится, старый хрыч…
У него ж это святое — и выканье, и «ваш-сок-родь».
Привязка такая к временам имперским, когда «за царя, за батюшку, за веру!», к тогдашнему порядку и благообразию.
Кирилл усмехнулся: господи, чем только его голова забита!
Тут смерть рядом ходит, Троцкий лютует, а его манеры занимают…
Похрустывание снежка озвучило явление Исаева.
Покряхтывая, Елизар Кузьмич выехал из-за дерева, волоча под мышкой ещё пару лыж, палки он нёс в другой руке.
За спиной у него висела винтовка.
— Пожалте, ваш-сок-родь! — сказал он не без гордости.
— И что бы я без тебя делал… — ворчливо сказал Авинов, лишь бы польстить.
— Дык, ёлы-палы… — хмыкнул ординарец. — Служба!
Кирилл быстренько экипировался, и, вдвоём с Кузьмичом, они рванули лесом, забирая к югу.
То слева, то справа раздавались командные голоса, слышалась ругань.
Иногда между деревьями мелькали силуэты курсантов, но на беглецов никто не обращал внимания — в сумерках их принимали за своих. На лыжах? Стало быть, наш!
Вдалеке засвистел паровоз, хлопнул одинокий выстрел, ещё один.
И тишина…
Даже курсантов не стало слышно. Отдалились, наверное.
Закатное солнце протягивало длинные тени, пряча лыжню в их чересполосице.
Авинов быстро согрелся и малость освоился с лыжами, хотя надевал их в последний раз в детстве.
По всему получалось, что бронепоезд догнал их почти у конечной станции — маленького полустанка на подступах к Борисоглебску.
А дальше составы просто не ходили, дальше пролегала линия фронта.
— Кажись, вышли к полустанку, — сказал Кузьмич. — Обойдём?
— А зачем? — спросил Кирилл, шмыгая носом. — Троцкий тут если и объявится, то лишь завтра, когда починят пути и поймут, что нас среди задержанных нету.
— Или когда трупы обнаружат…
— Ну их ещё найти надо. Вперёд!
За полустанком стояли в ряд деревянные бараки, там кучковались бойцы 1-й Революционной армии.
Сразу было видно, что слухи о близости Предреввоенсовета до них ещё не дошли, а такое понятие, как надёжная связь, не сочеталось со всеобщим развалом и разрухой.