– Ты совсем с ума сошла? – сквозь зубы, незнакомым, каким-то чужим тоном проговорил он. – Что… что это было?

– А что это было? – Анна с вызовом тряхнула головой. – Только тебе позволено вытворять все, что в голову придет, и при этом даже лениться потанцевать с собственной женой? Уж извини – свято место пусто не бывает…

– Ты разговариваешь и ведешь себя, как шансонетка из дешевого кабака! – по остывшему лицу Эжена вновь пошли багровые пятна. – Я для тебя, что, пустое место? Ты готова пойти с любым мужиком, который поэффектнее предложит?

– Да! С любым! Но именно мужиком, а не сопливым мальчишкой-фантазером! – закричала Анна таким крещендо, что и не подозревала, что на него способна.

Эжен вскочил со скамейки.

– Тогда можешь возвращаться туда!

Совсем рядом с ними раздались неспешные шаги, и из темноты вырисовался силуэт полноватого человека в старомодном котелке и с портфелем в руках.

Самое неприятное, что может произойти в момент ссоры, кроме, разумеется, нее самой, – это когда в ссору вмешиваются посторонние. Анна с Эженом, инстинктивно объединившись против общего врага, дуэтом посмотрели на него как можно более уничтожающе. Впрочем, старания эти утонули во мраке, лишь слегка разбавляемым светом далекого фонаря, а незваный арбитр заговорил:

– Простите, что вмешиваюсь, но, честно говоря, у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как влюбленные ссорятся… Конечно, это неизбежно, учитывая, что все мы, даже очень близкие люди, все-таки являемся отдельными существами со своим взглядом на ситуации…

– Но есть же какая-то общая нейтральная характеристика ситуации, – раздраженно возразил Эжен, – есть общепринятая «смысловая нагрузка», оценка: хорошо это или плохо…

– О нет, молодой человек! Говоря так, вы совершаете огромную ошибку… Во-первых, любые качества и характеристики мира, в котором мы живем, творим мы сами, каждый из нас.

– И что же получается: у каждого своя правда, истины нет, а значит, делай что хочешь?

– Вы меня неправильно поняли, – расстроился человек в котелке, – точнее, даже не меня, а Фёрстера, который и выдвинул эту теорию. Все как раз наоборот: если нейтральной объективности не существует, и мы сами творим свой мир, это значит, что мы полностью ответственны за свои поступки. По мнению Фёрстера, именно объективность – это и есть способ уклонения от ответственности за свое этическое поведение.

– Ничего не понимаю, – признался Эжен, садясь обратно на скамейку и пытаясь применить все это к их с Анной ситуации. – То есть, никто из нас не виноват? Или оба виноваты? Или? Где истина, в конце концов?

– Истина – это изобретение лгунов. Зачем она вам? Подумайте сами, что делает эта, так называемая, истина? Порождает ложь, делит людей на тех, кто прав, и тех, кто, якобы, заблуждается. Истина – орудие вражды, а не мира.

В его словах, как ни крути, мелькнула ниточка здравого смысла, за которую Анна и уцепилась:

– Ну, хорошо, если истина сеет вражду, то что же тогда приводит к миру? Ложь?

– Ну что у вас у обоих за манера такая, передергивать, – голос собеседника дрогнул от улыбки, – видимо, это одна из ваших общих черт… И, кстати, именно это и помогает достигнуть мира. То есть… Ну, вот послушайте… Каждый субъект конструирует собственное представление о мире; все контактирующие между собой субъекты, соответственно, имеют собственное представление. Но лишь те общие (совпадающие) субъективные позиции, которые делают возможным общение и взаимопонимание, составляют сущность реальности по Фёрстеру. Их общей реальности. И поиск этих «точек пересечения» – есть путь к разрешению конфликтов. Вы находите общую и приемлемую для обоих «точку отсчета» и от нее уже разматываете весь конфликт… Правда, удобно?

– Очень удобно, – саркастически вздохнул Эжен, – любопытный человек был этот ваш Фёрстер, судя по всему…

Собеседник, казалось, совсем не заметил сарказма:

– Да-да, он был просто чудом. Если б не он, то меня и на свете бы не было.

– Он ваш отец? – предположила Анна, смущенная тем, что, возможно, они оскорбили сыновние чувства.

– Нууу… не совсем. Просто он, так скажем, «дал добро» на мое существование. Дело в том, что в своих работах Фёрстер неоднократно приводит метафору «человек в котелке». Вот послушайте, я эту цитату наизусть знаю…, – и он продекламировал с чувством, почти, как стихи, – «коль скоро я (или любой «человек в котелке и с портфелем») представляю себе окружающих меня людей в своем воображении и, таким образом, являюсь единственной реальностью, то точно так же эти другие люди должны считать меня плодом своей фантазии и считать себя единственной реальностью». Правда, красиво сказано? По мнению Фёрстера, это ведет к абсурду и доказывает от обратного невозможность солипсизма.

– Извините, но что-то вы с Фёстером совсем мне голову заморочили… Вы что, воображаемый?

– Не будьте солипсистом, молодой человек, – звонко (даже как-то слишком звонко) засмеялся человек в котелке. – А впрочем, будьте кем хотите, только будьте счастливы!

На этой оптимистичной ноте он взмыл в воздух и улетел куда-то в сторону телевышки.

– Ты тоже это видел? – прошептала Анна. – Если да, то, кажется общие галлюцинации – это еще одна «точка пересечения» наших с тобой реальностей…