Они остались стоять там. Переговаривались едва слышным шепотом, тихо трещал огонь факелов. Я смогла нормально дышать только, когда мы миновали последний чуть покосившийся дом и вышли к широкой полосе вырубки. Усталость навалилась разом, словно мокрое покрывало из шерсти, удушающее и пригибающее к земле. На опушке, или чем она стараниями местных теперь называется, Михей остановился и тоскливо спросил:

— Куда теперь?

Впереди был лишь лес, позади толпа с топорами. Мальчишка-маг не переживет этой ночи, и можно будет вздохнуть с облегчением. Тогда отчего же так хочется завыть?

Я молча пошла дальше, вдоль темной, нависающей над вырубкой, полосы деревьев, стрелок подхватил волокушу и двинулся следом. Ухнул филин, лес уже не казался таким непроницаемым. В пяти локтях впереди, среди толстых стволов начиналась тропинка, не очень широкая, но и не звериная стежка, по ней ходили люди, нечасто, украдкой, но ходили. Села меняются, а в жизни таких, как я, все остается по-прежнему.

Не бывает деревеньки без травницы или целителя, во всяком случае, мне бы хотелось так думать. Кто-то должен людей лечить, а то перемрут ведь. А уж у лесорубов что ни день, то оттяпанный палец.

Волокуша проходила по тропе с трудом, Рион больше не стонал, черты мальчишеского лица стали резкими, кожа во тьме казалась грязно-серой. Михей снова остановился, чтобы передохнуть, я подставила плечо, и он оперся, шумно дыша. Скоро нам придется остановиться, независимо от того, найдем ли мы ночлег и помощь. Нельзя идти вечно.

К счастью, тропинка закончилась раньше, чем силы. Деревья расступились, и мы увидели темный приземистый дом, стены которого поросли мхом и казались черными. Михей без сил опустился на землю рядом с Рионом, предоставляя мне право договариваться с травницей.

К двери из потемневшего дерева вели три ступени. Всего три шага, и все станет ясно. Жизнь или смерть.

Я постучала, дерево было чуть влажным и словно распухшим. Никто не ответил. Эол, как же страшна ночь, без чудовищ и нежити, ночь, заполненная всего лишь людским равнодушием.

И я сорвалась, хрипло рыча, замолотила по дубовой створке, не зная, чего хочу больше — сломать ее, выплеснуть отчаяние или достучаться, наконец, хоть до одного настоящего человека. В голове царил кавардак, никаких идей, ни одной связной мысли.

Вот тут дверь и открылась. Настолько неожиданно, что я просто замерла с вытянутой рукой. Из темноты на меня смотрел древний, сморщенный старик. Лесник? Отшельник? Знахарь? Цепляясь за соломинку, я скороговоркой, глотая окончания, произносила призыв:

— Прими ищущего, исцели страждущего, не откажи молящему от дома и от помощи.

Старик не проронил ни слова, горящая где-то за его спиной свечка создавала вокруг седой головы белесый ореол, как у сподвижников Эола. Или, скорее всего, уставшее воображение сыграло со мной злую шутку. Потому что все, на что меня хватило это, глядя в его темные, обрамленные морщинистыми веками глаза, попросить:

— Пустите нас, дедушка.

У Пига мы прожили три седмицы. Его покойная жена была местной травницей, а он старшим над дюжиной лесорубов. Деда уважали и побаивались, считали колдуном, раз хватило смелости на стриге жениться. Он приютил нас, и, что еще важнее, помог. Одинокий старик — и егерь, и отшельник, и знахарь — все помаленьку.

Мы больше молились Эолу, чем полагались на собственные умения. Мне было далеко до знаний и мастерства бабушки, а Пиг целительствовал постольку поскольку, чего от жены нахватался. Вот так двое недоучек лечили парня, очень опасаясь за результат. Но обошлось, то ли Эол услышал молитвы парней, то ли организм парня оказался крепче, чем все опасались.Тут нам повезло вдвойне. Особенно Риону. Внутреннего кровотечения не случилось. Он выжил.Пусть обе руки чаровника оказались сломанными…Пусть двое суток парень метался в бреду — не желая ни в сады Эола отправляться, ни на грешную землю возвращаться.

Рион открыл глаза на третьи сутки, и первое что услышал, это вопрос Михея, заданный с почти детской непосредственностью:

— Ты зачем вообще на эту зверюгу залез?

Ответить маг смог не сразу. Тогда он только хрипел, и пытался повернуть непослушную голову. И лишь на пятое утро, часто моргая и стараясь не тревожить перебинтованные кисти, Рион смог ответить:

— Не залезь я, Айку бы похоронили, если бы осталось кому. У хвангура одно уязвимое место — уши, — парень застонал, руки, замотанные в лубки, не слушались.

— А что это за болотный кокон тебя окружал? — я села на кровать.

— Противо…. противоударный щит, — не с первого раза выговорил маг,— без него я бы вообще костей не собрал. Одно плохо, истратил все, что оставалось. Все, что смог наскрести. На ближайший месяц я всего лишь человек. А может, и на всю жизнь, — он бросил взгляд в сторону, избегая смотреть на меня.

Я тоже отвернулась, некстати вспомнив, как почти желала парню смерти.

Через день после нашего приезда дед Пиг вернулся домой, ведя за собой лошадей: Облачко и деревенского мерина. Седельные сумки были на месте, хоть и изрядно потрепанные.