— Видишь, какие мы хорошие, — Вит шевельнулся. — На самом деле там, в половине дневного перехода рудники, что мы у вас при последней войне оттяпали. Его верховное владычество Князь выразил беспокойство, а когда он выражает беспокойство, остальные, как правило, начинают бегать, словно тараканы.

— Я поняла, как вы оказались там, но не поняла, почему ты увязался за нами? — я выдавила кривую улыбку, почему-то Вит на мои выпады отвечал не обидой, а смехом.

— А если подумать? — он фыркнул. — Ну, это же просто… — я покачала головой, и чернокнижник со вздохом признался: — Я подумал, что это вы.

— Что?

— Кто-то из вас. Сперва грешил на тебя.

— Спасибо за высокую честь.

— Да не за что. Магии в тебе столько, что… — он покачал головой. — Плюс печать смерти. Когда в первый раз ее увидел, едва не прибил с перепугу.

Да, я тоже запомнила этот момент, когда вроде бы умирающий пленник открыл глаза, и меня окатило чувством опасности.

— Я даже не сразу сообразил, что если бы ты жахнула сперва по нашей деревне, а потом вызвала бы…

— Кого?

— Какая разница, если ты не вызывала?

Мне показалось или его зрачки стали отсвечивать алым?

— Никакой. Просто любопытство.

— Любопытство сгубило кошку, — назидательно проговорил вириец и спросил: — Мне продолжать?

— Если не я главный душегуб, то кто? Рион?

— Рион. Резерв у парня почти пуст. На что он его потратил? Ваши чаровники очень дорожат магией, и причина должна быть весомой.

— Что заставило тебя изменить мнение? Или ты все еще думаешь, что это мы душегубствовали?

— Отнюдь. Такую команду неучей еще поискать, захотели бы — не смогли. Вы даже меня не видели.

— Добрый ты, — попеняла я. — И раз уж ты такой разговорчивый…

— Это на меня полнолуние так действует, — он посмотрел на узкое оконце, к слову, я понятия не имела полная сейчас луна или иная. — И здоровая пища, — еще один взгляд на плошку с водой. — Люблю поболтать в гостях, особенно, когда принимают от души.

— Просвети, что произошло, когда ты вырвал меня из… из… — я никак не могла закончить и произнести это вслух.

— Мира мертвых, — спокойно закончил Вит. — В нем обитают богинки и остальная лишенная жизни гадость.

— Она сказала, что забрала меня из колыбельки. Думаешь, врала?

— Нежить всегда знает, чем зацепить жертву. Тебя же зацепили…

— То есть, вранье?

— Я не особый знаток мыслей нежити, — вертикальные зрачки вспыхнули в полумраке и погасли.

— Богинки крадут детей, а потом что? — я согнула колени и обхватила их руками. — Что они с ними делают?

— Растят себе подобных.

— Они же нежить! Мертвые!

— Поэтом и крадут, что сами к... хм… размножению непригодны. А как приходит срок, топят в озере, а потом уж приветствуют новых сестер, по ту сторону жизни, так сказать.

— И никто не возражает? Не пытается сбежать?

— А ты вспомни Аврука Первого Тарийского и его личную гвардию.

— Не могу, — я развела руками. — Мне лет двадцать от силы, куда мне до Аврука. А ты что, живешь с тех времен, да? — я подняла голову.

— Как же ты все буквально воспринимаешь. Вспомни — это значит, историю вспомни.

— Не сильна я в науках.

— Не прибедняйся, твоей бабке — если не врешь, и тебя действительно деревенская знахарка растила — в ноги кланяться надо. У тебя и речь правильная, и осанка прямая, смотришь прямо, глаза долу не опускаешь, не лебезишь, травы пользуешь…

— Я передам ей твое восхищение. Что с Авруком? Помер?

— Конечно, помер. Все помирают. Его гвардия, говорят, она была настолько предана королю, что солдаты по приказу могли себе глаза вырвать, али горло перечеркнуть, — от слов Вита я поморщилась.— И все это с улыбкой и светом праведности в глазах.

— Я рада, что родилась позже.

— Я тоже. Но все это я тебе рассказал не для общего развития, а в ответ на вопрос. Если богинки «правильно» воспитывали свое молодое поколение…

— В озеро они тоже шли с улыбкой, не желая себе другой судьбы, — закончила я за него. — Снова мы вернулись к воспитанию.

— Конечно, от него все зло, — хохотнул вириец.

— А ведь болотник не Риона предупреждал о богинках?

— Меня. Чернокнижников они боятся больше.

— Что ты сделал потом? Почему я почувствовала… — я замолчала, не получалось ни описать ощущения, ни даже понять их.

— Слил излишки силы, — его улыбку не было видно в темноте, но я точно знала, что она изогнула его разбитые губы, и знала, что ему от этого больно.