Некоторые авторы считают возможным относить к числу идентификационных обыск, выемку, ряд других следственных действий. Эту точку зрения вряд ли можно признать обоснованной. На наш взгляд, она порождена смешением понятий «действия следователя» и «следственные действия». Первое понятие шире второго по объему, поскольку им охватываются самые различные виды действий следователя. Наряду с процессуальными следственными действиями, расследуя уголовное дело, следователь совершает массу организационно-подготовительных, управленческих и иных действий. Это происходит как в рамках подготовки того или иного процессуального действия, так и после его проведения. Кроме того, самые различные действия следователь выполняет и в ходе процессуального следственного действия, включая те действия, которые он предпринимает в связи с реализацией тех или иных методов и приемов познания, установлением психологического контакта с другими участниками следственного действия и решением иных задач. Не последнюю роль в системе применяемых в каждом таком случае методов и приемов играют метод и технологии идентификации как по материально фиксированным отображениям, так и по мысленному образу. Например, при производстве обыска в доме подозреваемого следователю довольно часто приходится прибегать к такому приему, как визуальное узнавание искомых предметов, документов и других объектов (например, похищенных вещей), ориентируясь на описание их признаков допрошенными по делу лицами.

Можно ли утверждать, что в случае обнаружения и изъятия вещей, похожих на те, что описаны в показаниях, он осуществил уголовно-процессуальную идентификацию? Нет, конечно. Ничего подобного уголовно-процессуальной, имеющей доказательственное значение идентификации, в данном случае не имеет места.

Похожее – отнюдь не то же самое. Поэтому вопрос о том, является ли обнаруженный следователем объект именно тем, о котором ему сообщили на допросе, остается открытым. Для его решения требуется произвести другие следственные действия (в частности, предъявление для опознания) и назначение судебно-экспертного исследования. Но дело не только в этом. Главное состоит в другом, а именно в том, что по закону следователь не может выступать в роли источника доказательств. Поэтому если он в какой-то ситуации выступает в роли субъекта идентификации, даже тогда, когда она осуществлена успешно, полученный им результат не имеет доказательственного значения. Этот результат имеет вспомогательное, тактическое, ориентирующее значение. Идентификация, осуществленная лично следователем, – это идентификация, выполненная им для себя, а не для уголовного процесса. В рамках тех следственных действий и ситуаций, где это возможно, идентификация выступает в роли тактического приема. Наряду с другими приемами она входит в тактический комплекс средств доказывания, не продуцирующих, не порождающих доказательства, а способствующих их обнаружению и вовлечению в процесс доказывания.

Образы объектов, устанавливаемых и исследуемых при выявлении и расследовании преступлений, формируются у их носителей визуальным, слуховым, осязательным, обонятельным и вкусовым способами восприятия, а нередко и путем использования двух и более способов.

Не менее широк спектр способов восприятия объектов, реализуемых следователями и другими субъектами уголовного преследования и участниками уголовного процесса. В оперативно-розыскной и следственной практике успешно распознаются различные свойства, состояния, признаки устанавливаемых и установленных объектов, осуществляется их идентификация по мысленным образам визуального и иного происхождения.

Так, при осмотре помещений следователь получает и отражает в протоколе осмотра сведения не только о следах, воспринимаемых с помощью органа зрения, но и об особенностях запахового фона обстановки и осматриваемых объектов, доносящихся с улицы звуках, о температурных параметрах работающих нагревательных устройств, дотрагиваясь до них руками, и т. д.

Ориентируясь на субъективный портрет, составленный по описанию потерпевшего, оперативный сотрудник ищет возможность распознать в толпе и идентифицировать скрывшегося от следствия подозреваемого.

Кинолог с помощью специально обученной служебно-розыскной собаки по следам ног может выявить лицо, оставившее одорологическую (запаховую) информацию, а слепой потерпевший может на ощупь идентифицировать похищенную у него вещь.

Однако, как показывает следственная практика, в структуре идентификации по мысленному образу доминирует удельный вес визуального (зрительного) и слухового способов восприятия исследуемых при выявлении и расследовании объектов.

Разработка научных основ реализации данных способов образует центральные направления исследований в области теории, криминалистической тактики и технологии идентификации по мысленному образу.

Зрительное восприятие является основным источником информации об окружающей среде. Оно же выступает в качестве главного «поставщика» первичного материала для чувственной сферы. Ассоциативные зоны зрительного анализатора коры головного мозга по своей площади значительно превосходят ассоциативные зоны других органов чувств (слуха, обоняния и пр.) [28] .

Как показывает анализ следственной практики, необходимость вспомнить допрашиваемыми услышанное ими встречается если не чаще, то во всяком случае и не реже, чем необходимость репродуцировать увиденное ранее. Мысленное воссоздание образа звукового воздействия, имевшего место в связи с расследуемым событием, передача допрашиваемым следователю звуковой информации, хранящейся в памяти первого, играет подчас ключевую роль в раскрытии преступления. Доказательственное значение воспринятой с помощью слуха информации резко возрастает, когда мысленный образ содержит признаки, позволяющие идентифицировать источник звукового и устно-речевого воздействия.

Проблема идентификации человека по его голосу и устноречевой информации, зафиксированной на фонограмме, в последнее время активно разрабатывается в рамках теории и практики судебно-экспертных исследований. С данным направлением самым непосредственным образом связана такая отрасль криминалистики, как фонология (фоноскопия), изучающая звуковые следы [29] , и формирующаяся другая отрасль, получившая название криминалистического речеведения.

Значение коммуникативной функции речи не исчерпывается сказанным. Криминалистическое исследование устной речи позволяет не только извлекать информацию, отражающую индивидуальную совокупность признаков диктора, но и определять половозрастные, конституционные, языковые, национальные, диалектные, профессиональные, психофизиологические, патологические и другие особенности личности неизвестного говорящего, являющиеся распознавательными признаками, которые можно получить в результате судебно-лингвистических исследований [30] .

Не менее актуально и практически значимо другое направление затронутой темы – оперативно-розыскная и следственная идентификация личности по следам звуково-речевой природы.

Когда говорят об этом направлении, обычно имеют в виду тактику предъявления для опознания. Для производства указанного действия следователям рекомендуется подобрать соответствующее помещение, состоящее из двух смежных комнат. Комнаты оборудуются качественными средствами звукозаписи для фиксации процедур опознания.