— Я подозреваю, что ты имел в виду что-то ещё, но предпочитаю не углубляться. Тем не менее, Грант вначале выглядел как нормальный парень. Даже более чем в среднем воспитанный: такой парень, кто открывает тебе в автомобиле дверь, пододвигает стул за ужином, дарит цветы и конфеты.

— Тот, кто делает это, безусловно, извращенец. Но вы, женщины, позволяете себя одурачить этой фигнёй. Я вот никогда не мечтал преподнести цветы, конфеты или другое подобное дерьмо никому из вас.

— Даже для Франчески?

— Никогда не делал подобного абсурда!

— Ты говоришь об этом, как будто тебя попросили отрезать свои яички и отдать их забальзамированными.

Маркус взорвался смехом в сотый раз за сегодняшний вечер.

«Я тебе не нравлюсь, но, по крайней мере, я поднимаю твоё настроение. Хотела бы я поднять тебе какую-нибудь другую штуку, но думаю, у меня нет надежды».

— Почти что! — воскликнул он, доставая из кармана пиджака пачку своих обычных сигарет.

— Ну, говоря твоими словами «я позволила себя одурачить». По сути, после нескольких спокойных встреч, обеда в изысканном ресторане и вечера в кино, за просмотром «Мстителей», он продемонстрировал мне раз и навсегда, что он не супергерой. Внезапно он изменил свой регистрационный номер.

— Он напал на тебя?

— Мы были в очень романтичном месте, куда приходят нарядные пары, и откуда с холма открывается красивая небесная панорама, порой бывающая просто неотразимой. И он, даже без, пожалуйста, или просьбы, приказал мне... короче... в...

— Взять его в рот?

— И откуда ты это знаешь?

— Ну, в подобной ситуации, находясь среди других людей, легче попросить минет.

— Между прочим, для записи, он не просил. Однако ты никогда не говоришь метафорами, правда? Всегда прямо по существу.

— Я использую слова, которые необходимы. Тебя это раздражает?

— Нет... странно, но нет. В каком-то смысле, вернее, мне кажется, что используя их часто, говоря свободно, некоторые слова теряют свою силу... как бы сказать... шокировать.

— Можно подумать, я так говорю, чтобы шокировать тебя. Это единственный способ, каким я разговариваю.

— Существуют также синонимы и антонимы, для облегчения моей жизни. Но это не имеет значения.

— Вернувшись к беспомощным, как тебе удалось от туда свалить?

— В тот вечер мои волосы были заколоты пластмассовой шпилькой. Я вставила её ему... э… туда... и убежала.

— Что? — Маркус остановился со своей сигаретой на половине пути в воздухе, уставившись на Пенни как будто восхищался такой большой смелостью.

— К сожалению, я не причинила ему много вреда. С тех пор он начал меня преследовать. Только словесные угрозы и никогда публично.

— У таких типов никогда не встаёт, поверь мне. Но они всё равно опасны, потому что смогут перерезать тебе горло из-за злости на то, что он у них не становиться твёрдым.

— Не разговаривай, таким образом, со стариками проживающими в доме, будь осторожен, иначе их хватит удар и твой куратор обвинит тебя в массовом убийстве с отягчающими!

— В настоящий момент я разговариваю только с тобой. На самом деле, я говорю абсолютно только с тобой.

— Действительно?

— Мы пришли.

Пенни встряхнулась и увидела перед собой дом. Мысль о том, что он разговаривал только с ней, хотя и использовал своеобразную манеру, выражаясь прямо и без каких-либо сентиментальных излишеств, встревожила её. Однако это был не страх, а скорее ощущение пробуждения чувств, по отношению к Маркусу, превышающих по значению те, что подсказывал инстинкт самосохранения.

Не просто обычное сексуальное влечение: нормальное для любой женщины с работающим набором инструментов, хотя и мало используемым. Это было чем-то запутанным и неразборчивым, что имело взаимосвязь с грудной клеткой, биением сердца и умением дышать. Это было плохо, это было абсолютно плохо. Влюбиться в кого-то, кто выглядел как гранитная статуя и распространявший феромоны на каждом шагу, который любил женщину с экзотическим именем и считал Пенни интригующей чуть менее чем садовый гном, было первой ступенью к бездонному несчастью.

Франческа наверняка спрашивает себя: куда я пропал, и это доводит меня до бешенства. К сожалению, данный способ – единственная возможность отвлечь от нас уродов; лучше пусть верят в то, что мы не собираемся вновь встречаться. У них зародилась глупая идея, что вместе мы опасны, но мы олицетворяли опасность и в одиночку. Наше далёкое прошлое более трагично и насильственно чем недавние события. Мы познакомились в шестнадцать лет, но и до этой поры уже тусовались вовсю. Две бродяги, без будущего и с богатым прошлым. Она переходила из одной приёмной семьи в другую, а меня бросили с моей матерью. Мой отец, возможно, никогда и не знал о моём существовании. Мы посмотрели друг на друга и подумали: ты как я, а я как ты. Теперь мы больше не одиноки. Мы остались вместе, во всех смыслах склонив чашу весов нашими губами, переплетаясь языками и душами, завязались в единый узел, до момента пока один мудак не попробовал изуродовать её лицо и мы его замочили. Если бы мы не имели особого прошлого, нам могли бы засчитать случившееся как самооборону. На нас напали и спровоцировали. Но то, что случилось раньше, навсегда заклеймило нас огнём.