— Готовишь ты?

— Конечно. Если это сделает моя бабушка, как минимум она положит сахар в макароны с сыром.

— Тогда давай, шевели своей задницей. Иди, приготовь что-нибудь.

— «Шевели задницей» – говори своей сестре, — стали последние слова, которые Пенни произнесла, выходя из комнаты.

Обедать дома вместе с Маркусом было действительно странно. Вся квартира казалась более тесной в присутствии этого гиганта, который доставал головой до люстры. В контрасте с ним уменьшилась даже бабушка.

Сердце Пенни, напротив, увеличивалось с каждым его шагом, укусом пищи, словом или молчанием. Она всё больше и больше его опасалась, но не по причинам, по которым следовало, не потому, что он был высокомерным, неприятным, задирой и дикарём. Она боялась, что слишком привыкла к его присутствию, и начинала зависеть от необходимости видеть его. Слишком много вещей становились знакомыми: его запах, сочетание цитрусового мыла и табака, каким способом он изгибал свою бровь или курил – оставляя сигарету висеть на губе, с дымом, струящимся вокруг, а затем резко перехватывал её между пальцами. Его крепкие и расписанные татуировками руки, его плечи, настолько огромные, что казались в состоянии поддерживать небесный свод.

Ей необходимо взять себя в руки, по крайней мере, эмоционально. Надо перестать позволять сердцу, разгуливать где ему хочется по грудной клетке, подобно пьяному, который натыкается на стены гетто.

В конце обеда, когда бабушка устроилась на диване, чтобы посмотреть свой любимый сериал, Маркус взглянул на Пенни и объявил:

— Признаю, что ты умеешь готовить.

— Вау, какая великая поблажка!

— Нет, я серьезно, у тебя здорово получается. В следующий раз, когда приготовишь эту пасту, принеси мне наверх.

— Будут другие пожелания, сэр?

— После обеда у меня всегда возникает желание другого типа, но ты не та кто может удовлетворить его.

— Ты животное, я говорила это и повторяю вновь.

— В каком возрасте у тебя было в первый раз?

Пенни качнулась, словно кто-то её толкнул.

— Э? И каким образом это связано с обедом? Занимайся своими делами, извращенец!

— Итак?

— И где ты берёшь все эти вопросы?

— Мне приходят на ум, и я спрашиваю.

— Ты не можешь всегда озвучивать то, что приходит в голову!

— Нет, и в этом ты права. Не всё. Но про это да, давай, это невинный вопрос и составляет часть той информации, которую должен знать жених. Когда? Или, может быть, ты никогда этого не делала, и только строишь из себя женщину с опытом?

— Я делала это и ещё как, но не хочу обсуждать это с тобой.

Маркус собрался закурить, но потом остановился.

— Пойдем ко мне, я смогу покурить, а ты откроешь мне некоторые свои позорные секреты?

Наиболее правильным ответом явилось бы колоссальное «нет». Но Пенни в последнее время имела склонность закапывать разумность, как поступает собака со своей косточкой. Таким образом, позволяя руководить той части себя, что уже ничего не понимала и позволяла делать всё возникающим желаниям, кивнула и последовала за ним.

В скорости они оказались в его мансарде, и Маркус прикурил сотую, в количестве выкуренных за день сигарет. Он уселся на кровать, прислонившись спиной к стене. Пенни пристроилась неподалеку на подлокотник дивана, делая вид, что не наблюдает за ним и вообще не хочет смотреть на него. Внезапно, она собрала всё своё мужество и предложила ему ещё одно соглашение:

— Я отвечаю на твой любопытный вопрос, если и ты мне тоже кое-что рассказываешь.

Маркус нахмурился.

— Первой отвечаешь ты.

— Таким образом, если тебе не понравится мой вопрос, ты откажешься, всё равно я уже ответила на твой?

— Девочка, ты не какая-нибудь дурочка.

— Ты же говорил, что я умная, верно?

— Да, это я думаю серьезно. Теперь расскажи мне всё о своём скандальном опыте. Если хочешь, на вечеринке мы можем распустить слух, что в твой первый раз ты сделала это со мной. Я уверен, что твоим бывшим стервозным подругам очень понравится эта деталь, в случае если спросят.

— Только стервы, не друзья, повторяю. Действительно, только стервы способны такое спросить.

— А скажи мне, как всё случилось на самом деле. Мне очень любопытно. Не могу представить тебя, занимающейся этой похотливой активностью.

— Любовь – это не похотливая активность. Это не то, что делаешь ты – грязный и без эмоций секс, используя первых попавшихся женщин. Когда ты любишь кого-то – всё по-другому, романтично, и ты должен знать это, потому что у тебя есть Франческа.

— Я всегда похотливый и никогда не буду романтиком в постели, и для Франчески это очень подходит. Но ты так и не ответила на мой вопрос.