Внутри меня словно включили свет, и я видела все темные уголки, в которых копились черные мысли, усталость и озлобленность, все свои темные, тайные даже для меня самой стороны.

– Это и есть – свет путеводный? – хрипло спросила я, сжимая и разжимая кулаки. Меня потряхивало. Перед глазами все двоилось, словно на мир бросили покрывало с рисунком и очертания не совпали. Я знала, что вижу лес и его тень – Ирий, руины прекрасного сада, но не могла понять, откуда во мне это знание.

Может, мысли Жар-Птицы все еще были продолжением моих мыслей.

А может, только ее мысли во мне и остались.

– Да, – прошелестела она, щуря глаза-бусинки. – Мое перо – глупость, для тех, кто остался в Нави, оно ничем не отличается от гусиного. Оно не осветит ни ночной лес, ни царство мертвых. Путеводный свет нельзя вложить в чужую грудь, как в сосуд. Его можно только разбудить.

Я медленно вдохнула холодный кисловатый воздух, понимая и принимая изменения в себе, свыкаясь с новой собой. Было волнительно и немного страшно.

– Где мои спутники? Если ты знаешь о каждом, кто ступил на черную тропу, то должна знать, что я пришла не одна.

– Спутники? – неуверенно повторила за мной Жар-Птица. – Ты пришла не одна, это верно. Молодой волк шел с тобой, и его судьба раздирала его изнутри. Он пришел ко мне и склонился предо мной, это верно.

– Когда это было? – взволнованно вскрикнула я. Я же понятия не имею, сколько времени я блуждала в тумане, перебирая свои воспоминания, сколько времени меня жгло пламя Жар-Птицы. Вдруг шаман решил, что я погибла?

– Когда? Возможно, то было давно. Возможно, скоро случится, – Жар-Птица обернулась ко мне, улыбнулась, и на этот раз ее улыбка на моем лице не выглядела чужеродной. – Здесь нет времени. Когда бы вы ни покинули Ирий, вы сделаете это вместе.

Я облегченно перевела дух, едва удержавшись от неуместного "слава богу".

– А третий, охотник?

– С тобой не было третьего, – терпеливо повторила Жар-Птица. – Больше никто не шел по твоим следам.

– Но... – я вцепилась в волосы, снова чувствуя, как уходит земля из-под ног. – Но он же всегда был с нами?..

Жар-Птица молчала.

Кто же шел позади меня по черной тропе, кто спорил с шаманом из-за костяной флейты? Кто спасал нас раньше, вел обходными путями, указывал тропы и давал подсказки? Исчез ли охотник только перед черной тропой или его вообще никогда не было?

Чёрт.

Это Ирий, сказала я себе. Здесь все – туманы, морок и сумрак, тени и обманы. Я и так уже слишком загостилась в погибшем саду Жар-Птицы, от которого остались только камни да пыль. Пора возвращаться.

Мне больше не нужны проводники – я сама знала путь, видела тонкую ниточку, тянущуюся из-под ног. Я видела, где туман колеблется, как оборванная паутина на ветру, где сумрак светлеет и расступается, а деревья теряют зыбкие очертания.

Уже готовясь шагнуть в лес, к вратам золотого царства, я оглянулась на Жар-Птицу, погруженную в одиночество, словно в сон.

– Если ты знаешь все пути, если твое пламя способно провести через земли мертвых, через их пещеры и реки, почему ты все еще здесь? Почему тебе самой не восстать из пепла?

С гулом и шипением пламя снова рассмеялось.

– Потому что извечно я была здесь и останусь здесь, в своем саду, что бы ни случилось с миром за его стенами.

– Даже если никогда больше никто не придет?

– Здесь нет времени, а значит, нет и "никогда".

Она запела мне в спину, когда очертания Ирия уже стали истончаться и исчезать, и никто не мог бы сказать, была ли та песня радостной или печальной.

Я шагала и шагала, пока тихая мелодия не превратилась из песни огненной птицы в прерывистый плач флейты. С замиранием сердца я прибавила шаг. Шаман! Жар-Птица не обманула, он рядом! Едва сдерживая глупую улыбку, я сорвалась на бег, желая заключить друга (брата!) в объятия.

Музыка не приближалась.

Я бежала до тех пор, пока в груди не закололо, а дыхание не начало вырываться из груди с хрипом. «Это лес», гулко стучало у меня в висках вместе с кровью, «это все лес, это его обман, я же слышу, я чувствую, мой волк рядом, и это его флейта плачет о загубленной любви».

Я уперлась кулаками в колени, пытаясь перевести дыхание. Тропа под ногами двоилась и петляла, но я различала тонкую поблескивающую нить, единственный верный путь среди паутины призрачных и ложных. Я чувствовала, что могу подцепить нить, уложить петлей, свить в узор и заставить привести меня куда угодно. И, покорная моей воле, нить затрепетала, как паутина в искусных лапах паука, и повлекла меня вперед – к дворцу Василисы, где ярко сияло солнце, цвели алые маки и золотые яблоки тянули ветви деревьев к земле.