Шрифт:
Вот, стал виден замок. Пятно флага над воротами — слишком низко, флаг был спущен, и под ним плескалась полоса черной тафты.
Последний раз такой флаг вывешивали, когда умер отец. Теперь он оповещал пустынную округу о смерти бывшей Тьяны Рори, нынешней Тьяны Айд. Которая была еще жива, и мчалась к воротам, нещадно понукая лошадь, которая уже разок споткнулась. Ей казалось, что уже дрожали цепи моста, и он поднимется вот-вот… глупости, нельзя было этого видеть, но она не сомневалась, что мост вот-вот поднимется. И ее уже заметили с воротной башни, наверное. Она выпрямилась в седле, помахала руками над головой и скрестила их — знак, означающий просьбу пропустить, потом повторила еще…
На башне появился человек, и тоже взмахнул руками — дал знать, что ее увидели и ждут. Но за кого ее приняли, одинокую всадницу с гривой распущенных волос за спиной? Она и не подумала о том, чтобы их подобрать.
Вот копыта лошади прогрохотали по настилу моста, и она влетела в передний двор замка. От башни к ней уже бежал, прихрамывая, привратник — старый солдат, уже лет двадцать как служивший в замке.
— Ты кто такая? Чего хочешь? — крикнул он, хватая за повод лошадь, и отшатнулся, присмотревшись к наезднице.
— Эссина Тин?!
— Это я, — сказала она просто, — я жива.
Дрожащими руками он помог ей слезть с лошади.
— Барон сразу уехал, эссина, — сообщил он, часто моргая, — когда узнали, что вы…
Вокруг них уже собирались люди, разглядывающие Тьяну, как привидение — знакомые, близкие, изумленные лица. Из боковых дверей выскочила Дивона и подбежала к ней, стремительно обняла, тряхнула за плечи:
— Это точно ты! Сестренка! Но почему в таком виде?!
— Хоть ты не умираешь, — пробормотала Тьяна, — уже легче.
— Да что ты говоришь? — удивилась та.
Умирающей сестра действительно не выглядела, как, впрочем, и особенно здоровой: она очень исхудала, черты лица заострились, а глаза теперь казались огромными.
— Мне тяжело досталась моя дочка, — сказала Дивона, — но умирать я не стану, это точно. Наоборот. Пойдем скорее, расскажешь, что случилось. Мы уже тебя оплакиваем. Нам сказали, что ты погибла, — она обняла ее и повела в дом.
Рори вдруг показался Тьяне удивительно маленьким. Низкие двери, тесные комнаты…
— Мама пока не знает, что нам сообщили про тебя, — рассказывала Дивона, — а Бран уехал к каньону.
Рассказывают страшное. Какое счастье, сестренка!
— Мама писала, что ты очень больна.
— О, Пламя. Прости, что я сама не писала тебе. Я чувствовала себя такой виноватой, что ты уехала вместо меня и вышла замуж. Ну да, я болела после родов. Но уже давно перестала умирать. На кого я оставлю дочку, сама подумай? — она бодро улыбнулась, — нас, скорее, мама беспокоит. Она бредит женитьбой Брана, и твердит нам, что ради его удачной женитьбы ты должна приехать, без этого никак. Как же, ты ведь почти герцогиня, — сестра улыбнулась.
— Почти не считается, — заметила Тьяна.
Дивона привела ее к себе в комнату.
— Давай, я причешу тебя скорее, — она усадила Тьяну на табурет, схватила щетку для волос и принялась распутывать пряди сестры, — а то мама упадет в обморок. Почему ты в таком виде?
— Потому что я ехала в дилижансе, на крыше, и со мной была бродячая гадалка. И я тоже притворялась гадалкой. Герцог приказал мне вернуться, не позволяя доехать до Рори, так что я просто сбежала от его стражи, вот и…
Рассказ о ее злосчастной поездке уместился буквально в несколько фраз.
— Это ужасно, Тин, какое сумасбродство, — ахнула Дивона. — с другой стороны, если бы ты не сбежала…
— Вот именно. Див, ты понимаешь? Мои слуги. Двое погибли! Горничная Энна выжила, но покалечилась, должно быть. А ведь она не хотела! Я заставила ее. Уговорила. И мои лошади. Это были такие чудные лошади, которые точно ни в чем не виноваты! Понимаешь? — она всхлипнула, потом еще раз.
Она была словно заморожена всю дорогу от трактира, и лишь теперь оттаяла и начала осознавать и чувствовать, и захотелось плакать, долго и горько.
— Я тебе плесну настойки, — сказала Дивона, — это такое горе. Тин. Но и такое счастье, что ты жива!
Она развела настойку и буквально заставила Тьяну все выпить. Перебирала ее волосы и говорила какие-то милые глупости. Закрутила ей пышный узел на затылке и заколола шпильками.
— Волосы у тебя стали еще лучше, да и вообще ты похорошела, — заключила она, — можно подумать, что влюблена.
— Я и влюблена, — Тьяна последний раз шмыгнула носом и вытерла ладонями щеки. — О, Пламя, как же ему было тяжко со мной последнее время. Сама не знаю, что со мной творилось, я как с ума сошла.