Шрифт:
На столе в доме лежала записка: «Неважно. У нас общие интересы».
День девятый
Баня
Солнечный луч мягко скользнул по щеке и нагло принялся светить сквозь закрытое веко. Ручкин зажмурил глаза сильнее, но продолжал спать. В доме было прохладно, и поэтому приятно вот так ловить тёплый утренний солнечный луч, находясь в лёгкой полудрёме. Осенний и зимний солнечный луч – это не то, что дерзкий летний. Летний проникает везде и всюду, слепит, обжигает, а зимний светит мягко, нежно, ласково, согревая своим теплом. Пётр Алексеевич нехотя открыл глаза, сладко потянулся и быстро встал с кровати. Умылся, сделал зарядку, позавтракал, оделся и отправился в школу.
На улице стоял лёгкий морозец, изредка с неба лениво и нехотя падали снежинки. В прекрасном настроении журналист довольно быстро добрался до школы, которая встретила его по-прежнему пустотой.
– Самуил Степанович, – крикнул Ручкин, стоя в коридоре.
В ответ тишина. Журналист принялся бродить по школе, открывая одну дверь за другой, пытаясь найти учителя. Открыв очередную дверь, он поразился: помещение представляло собой целую лабораторию. Вокруг стояло бесчисленное количество пробирок, бутылок, склянок. На столах стояли штативы, микроскопы, различные чашки. Полки тоже были забиты многочисленными пузырьками. На одном из столов, закреплённая на штативе, располагалась пробирка, заполненная красной жидкостью. Жидкость кипела и стекала по краю пробирки, оставляя на столе красные следы. Цветом точь-в-точь как красная земля.
– Что вы тут делаете, молодой человек? – раздался сердитый голос сзади. Это был Энштен.
– Доброе утро, Самуил Степанович!
– Никакое оно не доброе. И вы не ответили на мой вопрос.
– Я вас искал, поговорить хотел.
– Не до разговоров мне, молодой человек. У меня идёт важный эксперимент. Покиньте, пожалуйста, лабораторию.
– Я просто хотел узна…
– Покиньте, пожалуйста, помещение и больше без разрешения никогда сюда не входите.
Учитель был явно зол. Журналисту ничего не оставалось, как ретироваться.
– Всего доброго, Самуил Степанович.
Ручкин вышел из школы, огляделся по сторонам и закурил. «И чего это он так взъелся, – размышлял он. – Странный старикан, и опыты у него странные. И вино у него красное странное, и жидкость в пробирке. Что это? Новый алкогольный напиток или что поинтересней? Думаю, он как-то связан с красной землёй и со всеми событиями здесь».
Раздавшийся звук мотора прервал его размышления. К школе медленно подъехала машина скорой помощи, из которой показалось улыбающееся лицо мэра.
– Доброго утречка, Пётр Алексеевич!
– Доброе, Захар Аркадьевич.
– А я к вам домой заехал, а там вас нет.
– А как вы узнали, что я здесь, возле школы?
– Так чистая случайность. В церковь решил заехать, свечку поставить, мимо школы проезжаю, гляжу, вы стоите.
Не верил Ручкин в такие совпадения.
– Какие планы на сегодня? – спросил Семёнов.
– Как-то и не думал даже. Спросить вот хотел, где бы у вас помыться можно, а то уже вторая неделя пошла, тело чистоты требует.
– Есть! Есть такое место! – воскликнул мэр, хлопнув в ладоши. – Вы уж простите, что раньше не обеспокоился вопросом вашей гигиены, забегался. Садитесь в машину. Отвезу вас в чудо-место.
– Что за место такое?
– Баня! Чудо-баня! Поедемте скорее.
– А что за баня-то, общественная? – спросил Ручкин, садясь в автомобиль.
– Нет, это баня для администрации и для почётных гостей. Сейчас приедем, Ванюша-банщик баньку растопит, попарит вас. Я вот, к сожалению, компанию вам составить не смогу, – сказал Семёнов, ударив рукой по загипсованной ноге. – Гипс от пара и влаги размокнет. Но я вас в предбаннике подожду, потом посидим, пивка с рыбкой попьём.
– А как дела с карасём, которого вы поймали?
– Так порешил его. За ногу, так сказать, отомстил. Получится знатная таранка. Сохнет пока. Я вот что решил, Пётр Алексеевич, я теперь с каждой пойманной рыбой фотографироваться буду. Целый альбом создам. Потом внучкам показывать буду.
– Как там молодые, кстати? – поинтересовался Ручкин.
– Живут, гуляют, – ответил мэр. – Сами понимаете, в свадебное путешествие их не отправишь, вот пока по Красному богатырю и гуляют. Места у нас тут тоже, знаете ли, не хуже, чем в Париже.
Так за разговорами, не глядя, они и доехали до бани. Она представляла собой очень добротное строение, бревенчатое, с маленькими окошками и черепичной крышей. Из крыши выходила труба, с валящим из неё дымом.
– Я смотрю, банька-то растоплена, – сказал журналист, выходя из машины. – Прямо как будто ждали меня.
– Чистое совпадение, Пётр Алексеевич. Ванюша, наверное, заскучал, вот и решил баньку растопить.
Не успел мэр договорить, как из двери бани вышел высокий жилистый мужчина лет сорока, одетый в белую рубаху и белые кальсоны. На голове его белела лысина, а лицо украшала длинная окладистая борода.