Это. Его отец позволял этим существам расти, править. Сорша была убита этими существами, их жестокостью.

— Знаешь, я могу заключить с тобой сделку, — прошептала Сейрин. — Когда придет время, я позабочусь о том, чтобы тебя пощадили.

Дамарис стал холоднее льда.

Дорин встретил ее пристальный взгляд. Забрал свою магию и мог поклясться, что семя изменяющей форму силы, запертое в ней, достигло его. Пыталось умолять его не уходить.

Он улыбнулся паучихе. Она улыбнулась в ответ.

А потом он нанес удар.

Невидимые руки обвились вокруг ее шеи и скрутили ее. Прямо как его магия погрузилась в ее пупок, туда, где находилось украденное семя человеческой магии, и обернулась вокруг него.

Он держал птенца в своих руках, пока паучиха умирала. Изучал магию, каждую ее грань, прежде чем она, казалось, вздохнула с облегчением и исчезла на ветру, освободившись наконец.

Сейрин упала на землю, ее глаза ничего не видели.

Полмысли и Дорин испепелил её. Никто не пришел узнать, что за вонь поднялась из ее пепла. Черное пятно, которое оставалось под ними.

Валг. Возможно, билет для него в Морат, и все же он обнаружил, что смотрит на темное пятно на полуоттаявшей земле.

Он отпустил Дамарис, лезвие неохотно затихло.

Он найдет свой путь в Морат. Однажды он освоит силу изменения внешности. Паучиха и все из ее вида могут сгореть в аду.

…

Сердце Дорина все еще билось, когда он обнаружил себя через час лежащим в палатке, не достаточно высокой, чтобы в нее можно было влезть, на одной из двух кроватей.

Как только Манона вошла в палатку, он снял сапоги и натянул на себя тяжелые шерстяные одеяла. Они пахли лошадьми и сеном, и, возможно, их выхватили из конюшни, но ему было все равно. Было тепло, и это было лучше, чем ничего.

Манона обследовала тесное пространство, вторую кровать и одеяло.

— Тринадцать — это нечетное число, — сказала она в качестве объяснения. — У меня всегда была палатка для себя.

— Прости, что испортил это.

Она бросила на него сухой усмехающийся взгляд, прежде чем усесться на кровать и расстегнуть сапоги. Но ее пальцы остановились, а ноздри вспыхнули.

Она медленно посмотрела через плечо на него.

— Что ты делал?

Дорин не отрывал от нее взгляда.

— Ты сделала то, что должна была сделать сегодня, — просто сказал он. — Я тоже так поступил. — Он не пытался дотронуться до Дамариса, который лежал неподалеку.

Она снова понюхала его.

— Ты убил паучиху.

В ее лице не было осуждения, только чистое любопытство.

— Она была угрозой, — признался он. И Валгским куском дерьма.

Настороженность захлестнула ее глаза.

— Она могла убить тебя.

Он подарил ей полуулыбку.

— Нет, она не могла.

Манона снова оценила его, и он выдержал это.

— Тебе нечего сказать о моем… выборе?

— Мои друзья сражаются и, вероятно, погибают на Севере, — сказал Дорин. — У нас нет времени, чтобы тратить недели на победу над Крошанками.

Вот она, жестокая правда. Чтобы получить хоть какую-то возможность на прием здесь, им пришлось пересечь эту черту. Возможно, такие бездушные решения были частью ношения короны.

Он хранил ее тайну, пока она этого хотела.

— Никаких самодовольных речей?

— Это война, — просто сказал он. — Мы прошли через такого рода вещи.

И это не будет иметь значения, когда его вечная душа станет той ценой, которую он заплатит за такую жестокую бойню? Он уже достаточно все разрушил. Если пересечение линии за линией избавит других от вреда, он это сделает. Он не знал, каким образом король создал его.

Дорин положил руку под голову.