Каменные стены давно заросли плющом, местами плохо стриженным. По последнему ловко карабкались крохотные змейки-изумрудки, цветом чешуи вторившие плющу, заглядывали в окна и поедали пауков, раскинувших липкие сети и выжидавших жирных мух. Мухи попадались, но редко. Комары залетали чаще, но пауков это не устраивало. В общем, в том круговороте природы вечно был кто-то недовольный. Точь-в-точь как в замке, где в этот день прислуга сновала из угла в угол пуще прежнего, ведь порог дома переступила не только нога сварливого и во всем дотошного хозяина, но и обутая в парчовую с золотыми бантами и лентами туфельку девичья ножка. Ноги верного слуги, конечно же, были не в счёт.

Шурша пёстрыми юбками, позвякивая колокольчиками на поясе и дешёвыми браслетами, нанизанными по десять штук на каждую руку, Лачтна неторопливо поднималась по ступенькам широкой белой лестницы. В её походке улавливалась грациозность пантеры; в легкой, едва заметной улыбке – мурлыканье довольной кошки, которой досталось целое блюдце жирных сливок; во взгляде – хитрость лисицы, пушистым хвостом завлекающей охотника и знающей, что за её спиной прячется волк, давно раскрывший пасть и приготовившийся к прыжку на заманиваемую в ловушку жертву.

Лестница закончилась, и красивая ножка утонула каблуком в мягком ковре, на котором весёлые незабудки кружили хоровод с белыми колокольчиками и небесными васильками. Длинные пальцы, украшенные недорогими колечками, коснулись малахитовой вазы и придвинули её ближе к стене – иначе ваза непременно свалится при первом удобном случае. Разбиться не разобьётся, но красивая охапка засушенных подсолнухов будет напрочь испорчена.

Напольные часы пробили полдень. Где-то неподалёку зашумела платьем служанка и зазвенел фарфор – хозяину спешили подать чай в кабинет.

– Я сама.

Лачтна перехватила поднос у рябой горничной; та сделала книксен и убежала обратно на кухню. 

Взгляд первым делом упал на чашку. Столько лет прошло, а его привычки не изменились: чашка всё та же белая, с золотой, слегка потёртей от старости, каёмкой; тот же чайник, из носика которого привычно вырываются ароматы лимонника и чабреца; и ржаной сухарь с мёдом. 

Последний раз, когда вот так же, перехватив поднос у прислуги, Лачтна сама относила чай отцу в кабинет, стоил обоим часовой ругани. У лорда Квирла никак не лежало сердце к увлечению дочери уличными трубадурами, цветастыми юбками и серьгами длиной ниже плеч. И если с последними он готов был мириться, то остановившийся на ночь цирковой фургончик, маячивший за воротами замка, вывел его из себя окончательно. Но птицу в клетке не удержать, если у неё в клюве ключ. Покрыв плечи широкой шалью, словно расправив крылья, Латчна вылетела из дома и не давала о себе знать долгие годы. То были годы странствий и приключений, песен и плясок, гаданий на кофе, крови летучей мыши и гранатовых зёрнах, пока последние не предсказали его. 

Эйгон ворвался в яркие шумные будни Лачтны, словно холодный северный ветер с гор, приносящий снежные хлопья и предупреждающий о надобности запасаться дровами. Вскружил голову, поиграл кудрями чёрных волос, охладил страсть к сладким баритонам трубадуров и увлёк за собой в вечную сырость серого камня и урчащих болот. 

Расписные маски, яркие перья, мишура и скрип колёс вереницы фургонов сменились уютным треском поленьев в камине и жаркими ночами, когда оба полностью предавались необузданной страсти. А ещё – унылыми пасмурными днями, когда в облике безобразного старика Эйгон запирался в Ледяной башне и пытался разгадать секрет зелья, которое могло отчасти его спасти. Лачтна не вмешивалась, только время от времени раскладывала на столике в библиотеке карты и внимательно всматривалась, чтобы ненароком не пропустить самое важное. И важное себя проявило. 

Эйгон долго стоял, растерянный и хмурый, когда девушка вернула ему кольцо. Столько боли во взгляде серых глаз Лачтна не видела никогда. Тихонько прошептав: «Мы ещё будем вместе», она выскользнула за дверь и прислала весточку только через год. В небольшом клочке бумаги, не скрепленном печатями, говорилось, что карты знают, кто может помочь. Оставалось лишь разыграть небольшой любительский спектакль, и времени было в обрез…

Поддев дверь локтем, Лачтна протиснулась в дверной проём и оказалась в кабинете отца. Тот, как и много лет назад, сидел в мягком, чёрном, с бордовыми полосами, кресле в той же позе, какой Лачтна привыкла видеть его с детства. Склонился над бумагами, время от времени морщил нос и перекладывал непонравившееся в левую стопку, а терпимое – в правую. Анкеты соискателей на курсы зельеварения или телепортации? Отбор пройдут только самые талантливые. Из тысячи претендентов Раверинус возьмёт максимум троих, а в итоге останется только один, с которым Квирл будет заниматься до тех пор, пока не поймёт, то в некоторых тонкостях предмета ученик стал разбираться лучше учителя. 

– Аккуратней ставь поднос на стол, – не отрываясь от бумаг, пробурчал Квирл. – Полировка свежая. 

– Я кралась, как кошка, и ты всё равно меня услышал, – уголки губ Лачтны тронула едва заметная светлая улыбка. 

– Зачем явилась? – Квирл откинулся в кресле и насупил брови. 

– Соскучилась. 

Желтовато-коричневым кипятком наполнили чашку и поставили перед верховным магом. Стопки бумаг были бережно отодвинуты на другой край стола, чтобы ненароком не запачкались и не испортились – вдруг среди соискателей действительно есть талант, а попадёт капля, размоет буквы, и ищи-свищи его во всех королевствах, которых не счесть. 

Квирл отхлебнул чай и продолжил ворчать:

– Поверил бы, если бы только ты не была моей дочерью.

Лачтна отвела взгляд и провела пальцами по гладкой поверхности стола – пыли не было. Подошла к окну, раздвинула брусничного цвета шторы, приподняла юбки и забралась с ногами на широкий подоконник. Удобно усевшись, свесила одну ногу и легонько покачивала ей, тем самым дразня дремавшую у камина чёрную кошку. Та открыла глаза, выгнула спинку, потянулась, прыгнула к Лачтне и начала играть золочёной лентой на сползающей с ноги туфле.