– Я вижу, – прохрипел Слепырь ей на ухо.

– Замечательно, – буркнула Талла.

Может, его и разбирала радость от того, что он теперь вовсе не Слепырь, но ей-то было ничуть не легче. Где-то в парке богов – парке, ха, скорей уж тюрьме – вяло бродила стража. Но леность и неповоротливость они стряхнут вмиг, как только увидят беглецов. Особенно тощую сгорбленную фигуру Слепыря.

Какая дура!

Сунув руку в перекинутую через плечо сумку, Талла выволокла наружу тонкий тёмный плащ с глубоким капюшоном. Как она могла забыть едва ли не самое важное!

– Вот, – лёгкая ткань упала на плечи бога. Капюшон закрыл голову и большую часть лица.

Талла успела заметить, как жутко выглядит пустующая глазница и, ничуть не лучше – заполненная. Глаз казался слишком большим, выпирающим и чужеродным – будто забыл, что здесь его место. Талле совсем не хотелось снова смотреть в это лицо, но знала, что придётся.

На всякий случай она поправила собственный, повязанный по-мужски, платок на голове. Обычные мальчишки чаще бегали по улицам с непокрытой головой, но Талла не могла себе такого позволить. И вовсе не потому, что ей было жаль остричь чуть вьющиеся волосы, спускавшиеся почти до талии, нет. Их цвет – светло-золотистый, как у мамы, – сразу бросался бы в глаза в городе, где каждый первый был черноволос и смугл. Её бледная кожа и без того привлекала внимание.

Они со Слепырём не успели даже приблизиться к спасительным воротам. Из-за дальней тесной клетки, между прутьев которой свисали грозные железные змеи цепей, на каменную дорожку легла тень. Сначала от головы и навершия пики, следом – от широких плечей.

Метнув вокруг себя затравленный взгляд, Талла не нашла ни единого укрытия. Будь она одна, может и смогла бы прижаться к дубовому стволу, схоронившись в его чернильной тени, или забилась бы под резную скамейку – ближнюю из тех, что рядами стояли вдоль гравийных дорожек. Но Слепырь, хоть и казался тощим, как изголодавшаяся дворняга, был слишком высоким, слишком неповоротливым, чтобы быстро затаиться там, где легко могла бы девушка.

Они ещё не слишком далеко убрели от павильона Слепыря, и как бы сильно Талле ни претило возвращаться, это выглядело единственным выходом.

– Назад, назад. Давай! – зашептала она, разворачиваясь.

“Ничего, ничего, – повторяла одними губами, – уйдёт стражник, и мы снова выберемся и сбежим уже насовсем”. Сложней всего было отогнать трусливую мысль о том, что сама-то она может сбежать в любой момент. Даже, наверное, вернуться домой и притвориться, будто ничего не случилось. Кто поверит, хоть на секунду подумает даже, что дочь Великого могла похитить глаз? Талла так живо увидела перед глазами свою нежно-кремовую комнатку с тонким полупрозрачным тюлем вместо стен, стеклянные глаза любимых кукол, преданно глядящие из-под вуалей, тарелочки с засахаренными фруктами и цветочными лепестками... Сладость почти осязаемо скользнула по языку. Вряд ли когда-нибудь получится снова их попробовать. Картинки пронеслись в голове так быстро, всего за один шаг. Талла не успела даже ослабить хватку пальцев, удерживающих локоть Слепыря.

Нет, она не может так предать маму, себя… Нужно просто успеть спрятаться, переждать, а потом бежать, бежать, бежать. У них всё получится.

– А ну стоять! Выйти на свет, – лязгнул металлом голос стражника.

Талла разом лишилась всей смелости, которую так старательно собирала и оберегала внутри. Слёзы прыгнули к глазам. Она рванулась в сторону, не размышляя, но вдруг ощутила, как крепко её держат костяные пальцы Слепыря. Зачем?..

Он постарался стоять сам, не опираясь на Таллу, только цепко схватившись за её плечо. Надо же бежать, надо…

– Господин стражник, – негромко, но твёрдо отозвался Слепырь, и Талла ощутила, как ослабли ноги, как тяжело им выдерживать вес налившегося страхом тела.

– Вы ещё кто? Чего тут делаете?

Мысли запрыгали, толкая одна другую, и ни одна не казалась достаточно верным вариантом ответа стражнику. Как же она, послушная мамина девочка, чудовищно мало знала о настоящей жизни! Любого ребёнка хоть раз да ловили за руку, и любой знал, что соврать. Талла кляла Слепыря, заставившего её вот так по-рыбьи разевать рот, позорно не находя слов. Неужели он попросту решил сдаться, подставить саму Таллу? Или… убить стража? Нет, конечно, нет, сейчас он не мог убить даже достаточно прыткого жука. Вдруг пальцы бога так больно впились ей в руку, что она жалобно взвизгнула.

– Внук, – Слепырь дёрнул её плечо вверх так, что Талле пришлось встать на цыпочки, – маленький крысёныш. Говорил ему, не шататься тут со своими дружками-придурками. Ведь чего удумали: делают бомбочки из собачьего дерьма и кидают по ночам в клетки.

Стражник, успевший приблизиться к ним, едва сдержал усмешку. Он оказался немолодым, хромающим на одну ногу и с грубым шрамом на голове, из-за которого жёсткие, стоящие торчком волосы напоминали лес, растущий по двум берегам реки. Талла глупо осклабилась, поддерживая игру, хотя на самом-то деле ей стало не по себе. Разве можно сходу выдумать такое? Ей бы даже в голову не пришло. Никому бы не пришло! Если только…

А стражник только смеётся. Что же приходилось богам веками терпеть изо дня в день? Талла бросила короткий взгляд на фигуру в плаще, и все сомнения вместе с трусливым желанием сбежать обратно под отцовскую крышу мгновенно улетучились. Слепырь тем временем продолжал:

– Вы уж, господин стражник, не сомневайтесь, я ему дома уши-то надеру, как следует. Говорил же, попадётся господам стражам, мало не покажется. Надо было и не бегать за ним, да жалею его, сиротинку. Мальчик-то хороший, да с дурными связался. Ну вы уж в следующий раз, если опять на него дурь найдёт, не жалейте.