Эти обладатели похожей на мою татуировки недавно сняли это жилье и у них есть какая-то неизвестная мне цель. Когда я об этой цели спрашиваю — все вежливо смотрят в сторону. Конспираторы. Я, конечно, к Гали с таком вопросом не лезу. Что я, совсем больная?

В морозильнике — моя ненаглядная, драгоценная моя водка "Европейская". Из дорогих, хороших. Почти полная бутылка. Полтора литра. В ней плавает один из наших подводных гадов. Эту водку даже на экспорт отправляют. А поскольку гады все время разные, то некоторые любители водку коллекционируют. Но в этой квартире никому она, бедная, кроме меня, не нужна. А больше в доме выпивки нет. Проверено. Интересно, а водку они для дезинфекции что ли держат? Вместо спирта. Или чтобы контакты протирать?

Осторожно достаю запотевшую бутылку. Наливаю "Европейскую" в кружку почти доверху, только чтобы не расплескать, пока буду нести. Теперь надо дойти до своей комнаты и в спокойной обстановке оторваться, наконец, в полном одиночестве. Чтобы уже ни о чем не думать. Пусть потом бьют по клюву за то, что хороший продукт перевожу.

Мне страшно. По-настоящему страшно. В первый раз в жизни. Мне снится, как в нашу квартиру вваливаются разыскивающие меня полицейские. На запястьях защелкиваются наручники. Вы, девушка, задержаны по подозрению. Ах, не могли вы, такая маленькая и слабенькая? О чем вы говорите? Вы даже в открытый космос без скафандра… Ах, это не вы, это ваш подельник. Ну, все равно. У вас ведь такая же татуировка на руке, правда?

Кажется, я слышу хруст позвонков, когда Скаут сворачивает Вадиму шею. При мне еще никогда никого не убивали. Я не знаю, чего ждать от завтрашнего дня. И от меня все скрывают. А раз скрывают, значит что-то плохое.

Пару дней назад я подслушала разговор Гали с Мальвиной.

— Ты с ней поаккуратнее, — выговаривала Мальвина Скауту. — Она трудная девочка, растерянная донельзя, в жизни ей уже и так досталось.

— Моя, Мальвина Петровна, задача, — отвечал Скаут, — чтобы эта соплюшка была в безопасности. От нее слишком многое зависит. И охотиться будут в первую очередь за ней. Так что чем меньше она будет знать, тем лучше. Я сказал, что я всех выведу. И я сделаю, что сказал. Я понимаю, вы эту девочку все время сравниваете с Мари и хотите защитить. Но уж мне не мешайте. Постойте в сторонке.

— Жениться бы тебе, — ни с того ни с сего вздохнула Мальвина. — Детишек завести…

— Где это вы видели семейных Скаутов? — Гали аж чаем поперхнулся.

Я представила Гали своим папочкой и скорее убралась к себе в комнату по-добру по-здорову. Но вопросы-то остались. Куда это нас Гали собрался выводить, как Моисей из пустыни? Почему за мной кто-то должен охотиться. И кто эти "кто-то"?

— Это что еще такое? — Гали возникает в кухне, как чертик из табакерки. Секунду оценивает обстановку: бутылка "Европейской" на столе, кружка у меня в руке. Пытаюсь бочком протиснуться к выходу. Как бы не так! Гали легко вынимает у меня из пальцев кружку и выплескивает содержимое в раковину. Подумав, проделывает то же самое со всей бутылкой. Водка, злорадно булькая, утекает в слив.

Я задыхаюсь от бессильной злобы. Но орать в открытую на этого Питбуля боюсь.

— Мне по медицинским показаниям надо! Теперь, между прочим, у меня будет синдром абстиненции!

— Синяк у тебя будет на заднице, если еще раз такое увижу, — кажется, Гали сердит по настоящему. — Ты свои старые штучки бросай. Алкоголь вреден твоему неокрепшему организму.

— Мой неокрепший организм имел по шесть мужиков за ночь — и ничего, жив еще! — от ярости я уже плохо соображаю, что несу. — Так что греби отсюда, пока уши не отвалились. А я буду делать, что считаю нужным. И вообще. Мне надоело. Я от вас ухожу!

— Причем тут уши? — пожимает плечами этот кретин. Сгребает меня за плечи и несет, как полешко, в гостиную.

— Шевельнешься — убью, — нежно обещает он, пристраивая меня на стул. — Смотри внимательно, истеричка малолетняя! И повторяй за мной.

Гали включает свет. Черную татуировку на его руке медленно заливает желтый цвет. Где-то наполовину. Теперь наполовину она — полная копия моей. С интересом наблюдаю за этим превращением. С моей татушкой ничего подобного никогда не происходит.

Гали поднимает голову. Яркая лампочка под потолком постепенно теряет свой накал. Потом вообще гаснет. И вдруг снова вспыхивает в полную силу.

— И что это значит? — тупо спрашиваю я. — Фокус какой-нибудь?

Подумаешь, мозговое управление пультом. Невидаль какая.

— Это значит, что ты сейчас должна сделать то же самое. Так что тренируй свой неокрепший организм. Пригодится.

— А как? — не понимаю я.

— Ну помаши руками. Попроси. Пообещай что-нибудь. Покричи в конце-концов. Кричать ты умеешь хорошо, это я уже понял.

Попроси. Пообещай… Может, у них и лампочки с приветом? А за каким чертом мне это все нужно? Гасить. Зажигать. Да я такого не смогу. Да я такого не хочу.

Смотрю на лампочку под потолком. Абажур ничего себе. Красивый. Лампочка как лампочка — ничего особенного. Потом сверлю ее взглядом. Говорю про себя: «Гасни, подлая, гасни» — никакого эффекта. Шутит Скаут надо мной, что ли?

— Ну ладно, — встает Гали, — ты тут потренируйся. А я пошел пока.

Я даже не поворачиваюсь. Чертово изобретение Эдисона продолжает светить как ни в чем не бывало. Обхожу его по кругу, продолжая пялиться. До желтых пятен в глазах. Может, еще и моргать не надо? Шепчу сквозь зубы: «Гасни, зараза!»