В течение двух или трёх часов, точно не помню, — время будто остановилось, — я молча просидела на грязном полу, у пыльного лежака, где и пристроили Мэрла; бок о бок с, казалось, уже совсем поникшим Дэрилом, и Риком, иногда захаживавшим в ветхую постройку. Больше никто не интересовался, им не было дела ни до укуса, ни до нашей скорби, и даже несмотря на то, что Рик вскользь упоминал о волнениях в группе, я не верила ни единому слову. Правда, минут тридцать назад появлялась Кэрол, и то по большей части обеспокоенная состоянием Дэрила. Но я не судила, не осмеливалась винить её за равнодушие. Мэрл никогда не был частью группы, да и не претендовал, отнекивался и усмехался на каждую попытку привить симпатию к нашей небольшой «семье». Он знал и чувствовал, что не уживётся в стае. Одинокий волк, покинутый и затравленный с детства, но никогда не скуливший о своей нелёгкой судьбе. О, боже, Мэрл мог остаться в одиночестве, но я бы ни за что не простила такой вольности!

— Ему не помочь, Шейлин, — тихо напомнил Рик, лишь раздражая не только словами, но и своим присутствием, — ступай, приведи мысли в порядок.

Разумеется, я не винила его во всех бедах и не огрызалась без причины, но с завидным упорством не соглашалась покинуть дом, покосившийся от старости; боялась, что Мэрл умрёт, а ведь это был единственный шанс застать его в сознании и проститься. Навсегда. О, нет, я не готовилась к этому, как ни старалась, но осмелилась смириться, осознать, что всё кончено. Прошло уже слишком много времени, и организм был заражён, ампутация бы ни за что не решила проблему — только смерть, но разве мы могли застрелить ещё живого человека? Нет, ни за что. Я бы никогда не простила ни себя, ни Дэрила, и тем более Рика, осмелься он на подобное безрассудство!..

— Ты слышишь? — чуть громче спросил дядя, распалив в душе ещё пущую тревогу.

— Нет, пожалуйста…

— Мы побудем здесь, — вдруг перебил Дэрил, но я не обернулась, не смогла, и предательские слезы вновь оросили щёки, — подождём, пока всё не закончится.

— Не оставляй её одну, — шёпотом попросил Рик, но я расслышала каждое слово.

Видимо, Дэрил кивнул, ибо ни единого звука не вырвалось в ответ. А потом дверь со скрипом закрылась, и небольшая комната опустилась в тишину.

Мэрл по-прежнему лежал без движения, весь мокрый, он едва дышал, и я слышала тяжёлые и редкие вздохи; без конца смачивала оборванный кусок ткани и прикладывала к огненному лбу, в надежде, что мужчина откроет глаза и снова усмехнётся, пробормочет что-то неуместное, как обычно, будто ничего не изменилось! Но с каждой минутой он только угасал; на лице тем временем проступали красноватые пятна, а на лбу и шее, прямо сквозь чуть загорелую кожу, виднелись набухшие вены. Раньше я не сталкивалась с обращением, но Дэрил говорил, что лихорадка у всех проходит по-разному, кто-то может пролежать и несколько суток, а кому-то достаточно и двух-трёх часов… Я сделала один глубокий вдох и плотно сжала губы, беззвучно шмыгнув носом. Реальность казалась сном, а видения настоящей явью.

— Ты сам сделаешь это? — шёпотом спросила я, заметив, как Дэрил, совсем не находя себе места, принялся расхаживать по дому.

Расслышав вопрос, он остановился у изголовья и скользнул отрешённым взглядом по заточенному ножу, приготовленному на случай внезапного обращения.

— Это не нам решать, — сдавленно, почти холодно, произнёс младший Диксон, а потом вдруг перевёл взгляд на брата. — Он ещё жив.

Я почувствовала, как судорога прошла через всё тело, а следом за ней невольно задрожал подбородок; меня заколотило, очень сильно, не так, как прежде. Носогубный треугольник снова занемел от волнения, впрочем, как и кончики пальцев, поэтому я принялась разминать ладони, опасаясь, как бы ни повторился один страшный приступ, однажды сковавший тело и удерживавший в неподвижном состоянии примерно несколько часов. Это произошло в детстве, наверное, после тех страшных событий, которые и пошатнули мою психику.

— Ты на самом деле здесь, или это всего лишь одно из бесконечных видений? — прерывистый шёпот мгновенно всколыхнул моё сознание и заставил чуть ли не подпрыгнуть на дощатом полу.

Мэрл приоткрыл опухшие, местами потемневшие, веки и громко закашлялся. Сначала я растерялась и молча уставилась на обессиленного мужчину; отняла тряпку от жаркого лба и, поспешно смочив в холодной воде, обтёрла не только лицо, но и шею. Мэрл выглядел ужасно, и в голове не укладывалось, как быстро здоровый человек оказался на волоске от гибели…

— Лежи, — попросила я дрожащим голосом, — здесь мы в безопасности.

— Вот так просто? — Он прижал ладонь к губам, и на пальцах показались редкие капли крови.

Словами не описать все те эмоции, которые волной прокатились по телу и комом встали в горле, позволив горьким слезам заскользить вниз по щекам, явив Мэрлу моё совершенное бессилие.

— Не стоит раскисать, сладкая, — едва ли не по слогам промямлил он, — никто этого недостоин, а уж ублюдок, вроде того, что лежит перед тобой, и подавно.

Но я не слушала.

— Почему ты не сказал? — буквально вырвалось из горла. — Не поделился тем, что произошло? Не признался даже брату! Мы бы могли спасти, продлить твою жизнь!..

— И как же, глупышка? — Мэрл скривил губы, и сердце забилось быстрее, подталкивая ком все ближе к глотке. — Отрезали бы ногу, как бедняге Хершелу? Это не выход, особенно для меня. — Он вяло улыбнулся и из последних сил приподнял металлический протез, приделанный к руке.

— И снова ты подумал только о себе… — с горечью заметила я, но глаз не отвела, запоминая эти последние минуты, наполненные душераздирающим отчаянием.