— Залечим, — уверенно заявил Оэн. — Уже залечивали.

— Я теперь понимаю, почему была здесь лишней! Ты хочешь… ты…

— Нет, — Алэй не дал ей договорить. Но она и не смогла бы сказать этого вслух: на миг испугалась, что настроение у него не хорошее, а истерическое, и за этим скрывается желание еще раз попробовать со всем покончить. — Приятно контролировать свое тело. Приятно ощущать силу. А это, — шпага со свистом рассекла воздух, — мне, вообще, нравилось всегда больше всего.

Роми вскинула руки.

— У меня нет на это сегодня времени… — пошла прочь.

— Роми, стой… Черт, Гретт, подержи, — звякнул металл, наверное, Алэй всучил свою шпагу Оэну. — Рэм! — Он догнал ее уже в коридоре. Поймал за руку, заставил остановиться. — Ну что ты…

— Ну что я?! Вы двое… Вы, как дети!

— Ага, — просто сказал он, улыбаясь.

— У вас ветер в голове.

— Ага. Всегда ты была ветром — теперь мой черед. И это здорово, это очень… живое ощущение. Светлое.

— Светлое… — передразнила она. — Алэй, ты же знаешь, вечной жизни впереди больше нет. А без нее не будет и неуязвимости. Все это — временное. Еще день, два, месяц — и все. Может, час! Ты сегодня себя изрежешь, развлекаясь с Оэном, а завтра не сможешь залечить! И он это знает… И…

— Ты права.

— Что?

— О, меня услышали! — он взял ее за вторую руку, сжал ладошки. Посмотрел в глаза. — Ты права, я, как ребенок. Как заново родился. Мир кажется другим, и я ветром по нему ношусь. Не знаю, что со мной сделала Мира, но будто… Знаешь, я верю, что она не просто починила мой позвоночник, а убила остатки рака, который продолжал меня травить все эти семьсот лет. А еще, может быть, я страшный эгоист, но я рад, что Тмиору наступает конец. Что придется вывернуть себя наизнанку. Что, может быть, мне понадобится пластырь, или даже поход к врачу и наложение швов, и что, может быть, останется шрам.

— Разве так просто? Посмотри! — она вырвала руку, махнула на окно. — Там который день идет дождь. ДОЖДЬ! Облака не мешают солнцу, но… Если… когда Тмиору наступит конец — мы погибнем. Нам некуда идти. Не у кого просить помощи. Содружества уже тысячелетия как не существует. Они заперли нас, чтобы мы тут сдохли, но в итоге мы пережили их. Заплатили свой долг Вселенным, нашли, как себя исправить…, но все равно погибнем.

— Мы всегда можем вернуться домой.

— Бэар не примет нас.

— Нас может не принять мегаполис под Сферой. Но планета, которую вы называли Эннера — пуста. Солнце даст необходимое, пока мы найдем решение. Выход, который не уничтожит впридачу пару-тройку миров.

Они не первый раз заговаривали об этом. Алэй, который никогда не считал себя атради, говорил — мы. И от этого ей становилось тепло. От этого она начинала верить, что все может еще получиться. А сейчас переставала злиться на порезы у него на предплечьях.

Он был с ней там, в пещере, полной светящихся шаров, когда Роми решила вернуться. Потом она ему все рассказала. Первому. С самого начала. С того, что еще совсем недавно не помнила.

Она боялась, что это испугает его. Отвернет. Ведь раньше Роми была абстрактно вечной, а теперь бесконечная жизнь превратилась в цифры. Но Алэй сказал, что это не имеет значения. Ничто не имеет. Ни древняя вина, ни старые ошибки. Есть только Мир, что рушится, и будущее, которое надо создать. Есть задача, и она, Роми, вовсе не одна против почти четырех тысяч идиотов, которые не хотят верить.

Но в первый раз она была именно одна. Перед Надстаршим. Теми, кто должен принимать решения. Кто должен заботиться и искать выход. Кто прожил столько, сколько существовали атради, как раса. Кто столько забыл.

Даже когда пошел дождь, первый за многие тысячи лет, а может быть, вообще, первый, Надстаршие ей не поверили. Роми видела, они боятся. Хотя ни за что не признаются в этом. Цепляются за прошлое, которое на самом деле лишь кроха в море их жизней, и отказываются делать шаг вперед.

Их Мир, наконец, получил возможность сдвинуться с мертвой точки, а они… они не хотели. Перемены за окном казались им просто временной непогодой. Пока еще ничем не грозили. Они играли в равнодушие. Но сделать вид, что ничего не происходит, не выходило даже у самых твердолобых.

Семьдесят шесть дней назад Замок утратил свою многомерность. Развернулся в плоскости, подминая лес, превращая деревья в щепки. Теперь это было гигантское полупустое строение, которому не хватало хорошей транспортной сети внутри. Об истинных размерах Замка никто, оказывается, не имел даже примерного представления. Непостижимым образом никто не пострадал.

Пятьдесят три дня прошло с тех пор, как взбунтовалось Море. Северное крыло Замка выходило теперь почти на самый берег, и когда первая волна врезалась в террасу, Роми была там. На балконе последнего этажа. Смотрела, точно так же не верила своим глазам, но не боялась. Вода ушла, откатилась на километры. Застыла, набралась сил и снова двинулась на каменные стены. Стихия хотела смыть их с лица Тмиора. Стихия видела в них заразу, болезнь, нарыв, который необходимо вскрыть, вспороть, вывести…

Ллэр оказался прав: этот Мир — искусственное образование, и так не будет продолжаться вечно. Надстаршие и в это не верили.