Автору "Капитала" суждено было высочайшее счастье - иметь такого преданного друга. Дружба Маркса и Энгельса была далеко не обычной. Если она и не была единственной в своем роде, то, чтобы найти ей подобную, нужно обратиться к античным легендам. Каждый из них мог бы соперничать с Дамоном в готовности принести жертву за Финтия. В своей общественной деятельности, как борцы за свои идеи, они походили на великих близнецов, так доблестно сражавшихся за Рим.

133

Энгельс, как, по-моему, большинство близоруких людей, писал очень мелким, но красивым и четким почерком. Письма его были шедеврами по богатству их научного содержания, и написал он их несметное количество, несмотря на то что помногу часов работал над собственными произведениями или переводами.

Энгельс принимал участие в большинстве крупных демонстраций в Гайд-парке за 8-часовой рабочий день *, но его собственный рабочий день в лучшие времена едва ли ограничивался в среднем шестнадцатью часами...

При всей его эрудиции и влиянии он не проявлял никакого высокомерия, никакой надменности. В семьдесят два года он был так же скромен и непритязателен, как и в двадцать два года, когда заходил в редакцию "Northern Star".

Энгельса любили не только его близкие друзья, но и прислуга, и служащие, и дети. Хотя его величайшим другом был Карл Маркс, сердце Энгельса было достаточно велико и для других дружеских связей, а его доброта была беспредельной.

Он был чрезвычайно гостеприимен. Но главной прелестью его радушного стола была его собственная "застольная беседа", "добрый рейнвейн" его блестящего разговора и его природное остроумие. Он любил смех и смеялся заразительно. Неизменно жизнерадостный, он и всех окружающих наделял своим бодрым настроением духа.

Впервые опубликовано в журнале "The Social-demokrat", London, 1897, N 1, в статье: Aveling E.

George Julian Harney: a straggler of 1848

Печатается по тексту журнала Перевод с английского

* На всех, за исключением демонстрации 1895 года, года его смерти; и всегда находился на международной трибуне, где я имел честь быть председателем. (Прим. авт.)

ТЕОДОР ФРИДРИХ КУНО

Из воспоминаний 437

ИЗ ПИСЬМА Р. Ф. БАРТОНУ В ЛЕНИНГРАД

Элтон, Луизиана, 15 февраля 1932 г.

Дорогой товарищ!

Конечно, я с удовольствием напишу о Марксе и Энгельсе для Вас и наших русских: если они мне заплатят, тем лучше.

Теодор Ф. Куно

Так вот, дорогие товарищи в России, вы считаете, что я в настоящее время единственный живой человек, знавший Маркса и Энгельса. Возможно, так оно и есть, потому что мне сейчас 86 лет.

Это было в 1869 г., когда мне пришлось бежать из Австрии из-за участия в демонстрации перед австрийским парламентом, требовавшей всеобщего избирательного права для всех лиц старше двадцати одного года. Я бежал в Италию, чтобы не попасть в австрийскую тюрьму. Так как я был членом Международного Товарищества Рабочих, товарищи в Триесте, Венеции, Вероне и Милане помогали мне находить работу. В конце концов я прочно обосновался в "Fonderia Elvetica" в Милане, где изготовлялись сельскохозяйственные машины для рисовых полей. Здесь я снова принялся за социалистическую агитацию и за организацию местных секций. Как немец, я посылал свои отчеты в Швейцарию полковнику Филиппу Беккеру, бывшему в то время секретарем немецкого отделения Интернационала, но Беккер связал меня с Фридрихом Энгельсом в Лондоне, так как Энгельс был секретарем-корреспондентом итальянской ветви организации. Итак, я стал переписываться с Энгельсом, который жил на Риджентс-парк-род. Так как я не мог адресовать письма непосредственно ему, их приходилось посылать на имя молодой девушки *, жившей в том же доме.

135

Это было началом моего знакомства с Энгельсом и Марксом. Кроме того, что Энгельс писал мне о моих обязанностях как агитатора и организатора, он в своих письмах проявил себя очень общительным человеком и вспоминал о Милане, где он в молодости изучал итальянскую шелковую промышленность438. Это были все рассказы о вине, и опять о вине, адреса лавок, где он доставал наилучшие сорта, и кабачков, в которых он и его приятели собирались, чтобы выпить и погорланить. Вспоминаю, что я обратил внимание на красный нос Энгельса, когда позднее, в сентябре 1872 г., встретил его в Голландии, в Гааге, где он жил вместе с Марксом в гостинице. Тут я впервые увидел обоих великих людей. Они пили рейнвейн. Когда они осушили всю бутылку, я заказал другую, и мы выпили на "брудершафт". Взявшись за руки и глотнув вина, мы спели: "Покуда мы будем знакомы с ним, мы будем называть его братом". С этой минуты мы перешли на "ты" вместо обычного среди немцев вежливого обращения "вы".

Когда я овладел итальянским языком, я настоял на том, чтобы мой Fascio Operaio (Рабочий союз) начал выпускать еженедельную газету, которую мы назвали "Martello" ("Молот"). Было выпущено всего шесть номеров, но все они были конфискованы полицией, и я был арестован. Бакунисты (некоторые из них были членами нашего Союза) выдали меня полиции. Меня арестовали ** и держали три месяца в тюрьме в Вероне. Моя переписка с Марксом и Энгельсом была конфискована и переведена на итальянский язык, больше она уже не вернулась ко мне. Итальянцы выдали меня австрийцам, которые посадили меня на несколько дней в тюрьму в Инсбруке, а затем выдали баварцам. Последние отпустили меня на все четыре стороны, потому что против меня не было никаких улик в Германии, несмотря на то что итальянцы сообщили им, что я "опасный интернациональный революционер". Из Мюнхена я отправился в Лейпциг, где встретился с Бебелем и Либкнехтом. Отказавшись от германского подданства, я направился

* - Мери Эллен (Пумпс) Берне. Ред.

** - 25 февраля 1872 года. Ред.

136

в Льеж, в Бельгию, куда Энгельс дал мне различные адреса. Но вскоре бельгийская полиция, информированная итальянцами, выслала меня во Францию, откуда я поехал в Барселону, в Испанию 439. Здесь бакунисты выдали меня испанской полиции, и я должен был вернуться в Германию, так как мои родители жили в Дюссельдорфе. Здесь я организовал секцию Интернационала, которая послала меня своим делегатом в Гаагу на конгресс Интернационала78. Энгельс предоставил мне мандат также от Штутгартской секции, и я, таким образом, представлял на Гаагском конгрессе две секции.