Вот потому-то разбойник с пустошей, выпив для храбрости по дороге еще одну бутылку вина, пришел полуночной порой к камню, отыскал то место, где его дед похоронил руки ведьмы и принялся копать. Противоречивые мысли смущали его: Глаасу всегда хотелось вернуться сюда еще раз, но при этом в глубине души он понимал, что повод для возвращения выбрал исключительно неудачно.

Некогда останки колдуньи ее верный слуга обернул шелком и уложил в ларец. Ткань истлела, крышка едва открылась, но сами кости были все тем же гладким нефритом, едва заметно светящимся во мраке.

– Уж простите меня, госпожа ведьма, но ведь от вас не убудет, если я возьму еще одну крохотную косточку, - пробормотал Глаас, сам не зная, зачем говорит с мертвой.

Ночные птицы в ту ночь не кричали зловеще над его головой, ветер не шумел в кипарисах — миру, казалось, не было никакого дела до того, что разбойник нарушил клятву и осквернил останки Белой Ведьмы. Утром Глаас, как и было условлено, пришел к харчевне, где повстречался с проклятым. Тот ждал его, содрогаясь от нетерпения и слабости.

– Это оно, - прошептал он, принимая крохотный сверток.
– Благодарю тебя, добрый человек. Ты спас меня. Или, по меньшей мере, отдалил мою смерть, а это дорогого стоит!..

Разбойник получил свой кошель золота — там оказалось больше монет, чем он смел ожидать, и о приключении том он решил более не вспоминать: везде и всюду он говорил, что летом ему свезло с работенкой, а затем и сам почти поверил в то, что не совершал клятвопреступления.

Лишь сейчас он понял, что в ту ночь едва ли впервые за всю свою жизнь позволил себя обхитрить: ларец с костями, которому полагалось мирно покоиться в здешней земле, исчез. И об этом Глаас узнал, когда пришел за косточкой для Харля — второй раз он собирался нарушить клятву и уж теперь не колебался ни секунды. Не веря своим глазам, он переходил с места на место и рыл с остервенением то правее, то левее, все глубже и глубже. Кости пропали. Он и сам чуял, что прежнее волшебство ушло из этого места.

– Он... он следил за мной, чертов обманщик, - в отчаянии говорил Глаас, распаляясь все больше.
– Не знаю, как у него хватило сил ползти по моему следу. Но он пошел за мной, узнал мой секрет и забрал все кости. Никто другой не знал о моей тайне. Они у него, я знаю! И если он до сих пор жив, то только благодаря им! А ведь они могли спасти мальчика, моего бедного мальчика...

– Что ж, - Хорвека, казалось, не тронуло искреннее отчаяние, звучавшее в голосе разбойника.
– Сейчас самое время сказать, что наказание за нарушенные клятвы неотвратимо и справедливо, но я не слишком-то верю в справедливость такого рода. Скорее, речь идет о наказании за глупость. Тебе повезло. Ты не знаешь, как страшна смерть от колдовского проклятия. Когда человек умирает от болезни, то может только догадываться, что ждет его впереди, долгими ли будут мучения. А проклятие приходит во сны, шепчет на ухо, открывает перед глазами ясные картины того, что будет дальше. Страх проклятых перед будущим таков, что жалости они не знают. Он должен был убить тебя той же ночью, на этом самом месте — это сберегло бы ему и деньги, и время. Но, видимо, ты имел дело с исключительно честным проклятым.

– Честным?!
– вскричал мастер Глаас.
– Да это собачье отродье обокрало меня!

– Разве тут было что-то, принадлежащее тебе?
– демон спросил это, какой-то особой интонацией выделив последние слова, и разбойник умолк, видимо, ощутив крайне непривычное для себя смущение. Хорвек поднялся, показывая, что собирается уходить, а я в растерянности смотрела на него, не веря что так бессмысленно закончится эта встреча. Разве стоило выслушивать истории мастера Глааса, чтобы потом просто уйти?.. Неужели равнодушие Хорвека было непритворным?

Глааса одолевали, судя по всему, те же мысли.

– Господин, - нерешительно промолвил он.
– Господин мой покойник!..

– Чего тебе, разбойник?
– холодно отозвался Хорвек, оглянувшись.

– Высшим силам, мертвым душам — но кому-то было угодно, чтобы я вас встретил здесь и сейчас!
– промолвил мастер Глаас отчаянно и решительно, как это бывает с людьми, цепляющимися за последнюю соломинку.
– Вы можете найти того проклятого. Чарами ли, чутьем, но можете, я знаю. Не за себя прошу, мне милости не положено ни от вас, ни от кого другого. Но спасите мальчишку!..
– тут он впервые за долгое время перевел взгляд на меня.
– Ты!.. Ведь ты любила этого паренька, как и он тебя. За тобой он ушел из дому, не отпирайся. И ты за него в ответе. Проси за него у господина покойника, если уж моей просьбы недостаточно...

Я не была столь искусна в словесных хитростях, как демон, и на меня эта речь произвела именно такое впечатление, которого добивался разбойник. Харль страдал сейчас из-за меня, не было ни дня, когда бы я не вспоминала мальчишку и не корила себя за то, что втянула его в эту историю. А теперь, когда я знала правду... ох, все сложилось даже хуже, чем я могла вообразить!..

– Хорвек!
– я не находила слов, видя, как далек демон сейчас ото всей этой истории.
– Я так виновата!.. Сколько зла я совершила, скольким людям принесла горе... И мне не по силам хоть что-то исправить — о, как ты был прав, когда смеялся когда-то над моей глупостью и над тем, что я не вижу дальше собственного носа. За мои ошибки расплачиваются другие люди, а я могу только плакать и причитать, да просить тебя в очередной раз помочь. Но если ты можешь помочь — прошу тебя, помоги. Харль не должен умирать из-за моей глупости!..

Он наверняка ждал моих слез, потому лишь вздохнул и промолвил:

– Бедная маленькая Йель. Ты коришь себя за то, что не выдерживаешь ношу, которая с самого начала была тебе не по силам. Но не жалеешь, что взвалила ее на себя, а злишься, что переоценила свои силы. И старый разбойник тебя не жалеет, когда пытается использовать в своих целях. Ты, пройдоха, слышишь меня? Девочка видела много горя и увидит еще больше, ей не уйти от судьбы — и судьба эта горька, хоть она не нарушала никаких клятв и не желала никому зла. А ты, клятвопреступник и злодей, от своего наказания пытаешься улизнуть, да еще за чужой счет.