Спасибо что ль?!

За что?

А ни за что! Просто так.

Ох, и не охота говорить такую суть. Не охота, а говорится почему-то! И не просто говорится, а как-то истекает изнутри, словно жаждет запечатлеть нечто особенное и полезное. Так и запечатлевает и пользу приносит! Что? Что же, что теперь делать мужику не на закате дня, а на рассвете утра? И утро будет орущим и мрачным… И будет оно стягивать петлю на шее весьма болезненно…

Ох… И тяжко ж…

Эй…

Никого…

Совсем что ли никого?

Ничего себе…

Кто-нибудь, отзовись!

Не отзывается…

Совсем никто… Никто!

Ну, хотя бы кто-нибудь…

Но и кто-нибудь замер где-нибудь…

Эй…

Дайте мгновению чутьё…

Нет…

Не дают…

Тишина зловещая…

Тишина принудительная…

Тишина адская… И такая не щадящая, а ядовитая какая-то…

Не отравиться б…

Даже махонький вздох в эту минуту бы мог…

Но не может и…

Уже?

Ага… Вершится приговор судьбы…

Люди-и-и…

Нет людей!

А кто же есть?

Хоть кто-то откликнись на последний призыв Генки! Ведь решился, решился на поступок! Решился завершить свою земную идею в этот не благостный миг, который так же стих и увял, словно и не было никогда, словно и не звенел над ним так вольготно и так радостно, словно не зазывал на свободу и равенство! Помоги же ему теперь!

Но нет!

Не слышит!

Не помогает!

Не отзывается, отмалчивается, а кто-то, кто-то по-звериному лает над ухом и так противно, так скверно… И ещё запах… Этот запах смерти… О, какой же он отвратительный, дышать не даёт, думать не даёт, мысли заглатывает, слизывает с ума жадно…

Миновать?

Не минуешь…

Куда, куда все подевались?

Никого нет…никого…никого…

Но ведь кругом тысячи…миллионы…бессчётное множество, столько всего и всех… Но, нет, не спасут, не помогут, не подадут минутной передышки, потому что петля уже давит на горло существенным образом. Петля вычерчивает прямую… Или кривую?

Увы…

Гаснет миг…

Га-аснет!

А сознание в опале всех чувств!

Непростое решение

На потоке грядущего сентябрьского дня его звали Геннадием Александровичем… Мужик готовился уйти из этого мира в мир иной, как говорится. Такое непростое решение он обмыл волею целой жизни (ему исполнилось лишь 37 лет), но жизни, которая погасила все параметры чувственной многоликости оскудевших мыслей и желаний.

Высоцкий пел во время своё: «…С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, вот и сейчас, как холодом подуло, под эту цифру Пушкин заказал себе дуэль, и Маяковский тоже лёг виском на дуло…» Вот и у Генки всё утеряло ценность жития, и ценность всякого пробуждения на всякой рождённой мысли. Утеряло окончательно и бесповоротно! Ждать больше нечего! Истощились усилия. И остался лишь один путь, пусть и неприятный, но дожить-то его тоже необходимо. И доживёт…

День, как день. Светлый, в солнечной душе захмелевшего вечера, ведь приближалась смерть, порог явной непредсказуемости и тайного испытания. А смерть иных ощущений не преподносит, кроме метаний о смысле, есть ли он там или там ничего быть не может?! Мечется, мечется безудержный ум по просторам неземным, да и там не находит своего желаемого успокоения. Только усиливается страх обречённого в конец чувства.

Небесная синь разлита в огненных лучах душевных наименований при сложном водовороте многоликих событий, кои множатся и множатся и множатся постоянно. Бог сложил множественные образы на всяком дыхании и сложил для определённой цели.

Дышит утреннее Солнце, дышит Луна на приливах ночи и воздыхают все Звёздные силы, они тоже одушевлённые на цвете словом Жизни! И одушевлены не просто так, ради пустой забавы. В них заложена воля разума человеческой устремлённости! Именно поэтому, когда смотришь в величественность любого небо, то душа тоскует, потому что она божественным светом сложена! И печаль её в том, что осталось там, на пороге недоступности.

Итак, знаменательность оформившихся суток размылась волею скучающего мрака, но омылась весьма реально, достаточно загадочно и, ой, как же страшно. Реально в связи с закономерностью, всем приходится умирать! Загадочно, потому что неизвестна Образность Творца, а страшна, потому что вливаться в образ творческого восприятия весьма несвойственно человеку, которого отторгла сама жизнь.

Генке уже 37. Генке всего 37. Мало, чтобы умереть? Или много, чтобы жить на страстях изломанного сознания и болезненного тела? О! такую долю успеха или позора – определит идея Вечности. А ныне, ныне не это обстоятельство кричит о своём впечатлении! Но кричит громко! Услышь его! Услышь же…

Эй, слово! Укрепи могущество боли и страха в душе погибающего мужика, рождённого для всеобщего счастья, а возросшего для личной борьбы и покрывшегося смертным достатком! Да-да, несомненно, борьба всем определена и внесена в идею жизнелюбия, но ведь есть и всеобщие принадлежности радости, а не одной печали.

Где же доля этого всеобщего равенства? Почему спит на жажде исковерканного безволия? Или не спит? Почему порог мук и страданий разлит перед ним так явственно и так обречённо?! Или он проклят временем земли? Или…